— Смирись, девочка,— спокойно сказал мужчина без руки, светло улыбнувшись.— У нас нет выхода. Придётся умереть нам сегодняшней праздничной ночью — и достойно принять гибель нашу. Как зовут тебя, дитя?
— Акме,— последовал ответ так громко, чтобы вся повозка слышала.
— Акме…— улыбался мужчина.— Имя красивое и сильное, как и ты сама. Жаль, что ты разделишь нашу участь. Я помолюсь о тебе Господу.
После он отвернулся, поднял голову, воздел руки свои к небесам и тихим высоким голосом запел молитву.
В леса Кура они въехали на закате. Солнечные лучи мерцающим каскадом обрушились на горы и на лес и засверкали лиловыми, жёлтыми да розовыми бриллиантами. То были будто слёзы Шамаша, навсегда прощающегося со своим потомком.
В Куре их уже ждали. Коцитцы в рваной коже, с рогатыми шлемами и пиками в руках выстроились вокруг многоступенчатого алтаря, пританцовывая, что-то выкрикивая и подпрыгивая. Грудь их была обмазана кровью первых жертв. Напротив алтаря разинула свою чудовищную пасть хорошо освещённая пещера. Несколько остроконечных столбов и копий уже украсили мужские головы.
Чей-то короткий крик остановил телеги, и пленных начали загонять в пещеры. Акме не пыталась сопротивляться, когда её схватили и заставили сойти на землю, но невероятной силы ужас захлестнул, когда её повели в сторону алтаря. Пленные певуче благословляли её и осеняли крестным знамением.
«Неужели сейчас? — думала она.— Неужели я не проживу даже до ночи?..».
Но они обогнули алтарь и подошли к возвышению, на котором восседал крупный широкоплечий мужчина со множеством шрамов на бронзовой коже. Голову его увенчивало некое подобие шлема, отлитого из чистого золота. На шее висело ожерелье из клыков разных размеров и цветов. Трон его возвышался напротив древнего каменного алтаря, а ступени были усыпаны белыми костями.
— Царь дикарей,— выдохнула Акме и была награждена тумаком своих тюремщиков.
Вождь что-то коротко бросил тому, кто ударил её, поднялся во весь свой небывалый для коцитцев могучий рост, отдал своему слуге чашу в виде человеческого черепа. Акме почувствовала, как земля уходит из-под ног, ибо осознала, что пил этот вождь и из чьей кожи был сделан его длинный плащ.
Глаза — небольшие и пронзительно серые. Нос сломан, а губы рассёк тонкий багровый шрам. Акме никогда ещё не доводилось видеть столь крупного и мускулистого человека; крупнее Сатаро.
Вождь что-то коротко произнёс, и один из коцитцев начал что-то неторопливо объяснять. Язык их был похож на мелодичную боевую песню; состоял из глухих и округлых звуков, довольно грубых, простых, порою цокающих. Всё это время вождь внимательно и оценивающе разглядывал Акме, складывая губы в противную усмешку, скалой возвышаясь над нею и над своими слугами.
Акме не могла понять, о чём думает этот дикарь, но ей всё время хотелось отступить на шаг.
Вдруг коцитцы крепче сжали её, и девушка не смогла пошевелиться. Вождь схватил её за волосы, накрутил на свой могучий кулак и поднял голову её к себе.
Девушка решила, что сейчас расстанется со своими любимыми локонами, за которыми не уставала ухаживать, но сильные руки вождя вдруг распахнули её тунику, требовательно и проворно скользнули ей под одежду и начали ощупывать тело. Онемев от ужаса, пленница во все глаза посмотрела в насмешливое лицо вожделеющего повелителя Коцита, затряслась крупной дрожью и пронзительно закричала от отвращения и отчаяния, как только руки его без труда расстегнули ремень и заскользили вниз по животу.
