Потомки Солнца. Том 2. Подземелье Иркаллы - страница 3

Она не могла этого вынести.

— Аштариат! Аштариат! Аштариат!

Крик громом пронёсся по округе. В ней всей мощью забурлила Сила. Но на том и затихла, ибо вождь, негодующе заорав, ударил её, а один из слуг его трижды стегнул девушку толстым хлыстом. Удар пришёлся по ногам и спине.

Коцитцы поволокли её в пещеру, там швырнули в пленников, будто тряпичную куклу, и ушли.

Придя в чувство, она отползла к стене, в ужасе запахиваясь своей туникой, пытаясь прикрыть наготу. Кожаные сапоги спасли от болезненности удара плетью, но кожа выше колен была в нескольких местах порвана и даже содрана. Спина гудела от боли.

— Как же ты, барышня, собралась бороться с ними, если они смогли напугать тебя бесчестием? — мрачно и жалостливо скосив на неё глаза, осведомился Сатаро, отойдя подальше от входа, вероятно, чтобы не видеть кровавого алтаря и голов, насаженных на окровавленные копья.

В этой огромной и хорошо освещённой пещере тоже были люди, но не более дюжины. Все они, так же изуродованные, как и вновь прибывшие, с мрачным покоем наблюдали за теми, с кем предстояло им встретить свою мученическую смерть. Несколько пожилых мужчин с тяжёлыми увечьями и гораздо больше женщин, на которых коцитцы отыгрывались со всем озлоблением.

Акме успела привыкнуть к ранам Мирьи, но даже она со своей изуродованной кожей на щеке и голове едва ли могла устрашить более, чем те, что были здесь. Всех их будто били по нескольку часов в день, не позволяя ранам заживать.

— Осталось всего несколько часов,— спокойно произнесла одна из женщин, которая сидела, спиной прислонившись к холодной стене пещеры; жидкие волосы её были седы, одна глазница пуста.— Едва начали опускаться сумерки, они совершили первые жертвоприношения…— кивнула в сторону мужских голов.

— Мы видели,— буркнул Сатаро, кинув Акме свой пыльный, но ещё целый чёрный плащ.

— Скоро очередь дойдёт и до нас…

Акме увидела, с какой тоской посмотрела Мирья на Илу, прижавшуюся к ней, будто к матери, как завыла женщина с грудным ребёнком, беспомощно прижимая его к своей опустевшей груди, как глубоко и обречённо вздохнули те полсотни человек, что приехали на смерть, и никто не пожелал бороться.

— Нас около пяти дюжин…— глухо прошептала Акме, призывно оглядывая собравшихся.

— И чего ж ты желаешь от нас, девонька? — тихо произнёс кто-то из пожилых мужчин слабым скрипучим голосом.— Мы изувечены, у нас нет оружия. Бабы? вы, девки ли молодые, будете противостоять им, извергам?

Акме не ответила. Огонь всё ещё бушевал в ней, и она с трудом усмиряла его мощь, ибо для отпора момент был неподобающим. И тут она увидела, как снаружи, прячась за большим камнем, осторожно выглядывает девочка. Увидев, что Акме заметила её, девочка спряталась.

— Что же это за чудо страшится подойти к нам и поздороваться? — ласково проворковала Мирья, тоже заметившая ребёнка.

— Это наша маленькая непоседа,— небрежно махнув в её сторону, проговорила седовласая женщина у стены.— Она здесь столь же давно, как и я. Голова отца её долго украшала одно из копий у алтаря, мать её умерла во время родов вместе с ребёнком этих зверей, а девчонку оставили служить и развлекать их.

Ужас и жалость охватили Акме и сдавили ей горло. Ей казалось, она не выдержит более ни этих уродств, ни ран, ни искалеченных судеб.

Девочка, услышав, что говорили о ней, вышла из-за камня и нетвёрдой, но бодрой походкой, то семеня маленькими детскими ножками, обутыми в старые рваные башмачки, то игриво подпрыгивая, выскользнула на свет факелов. Сердце Акме дрогнуло. Девочка была маленькой и столь хрупкой, что, казалось, ручки и ножки её могли сломаться в любую минуту. Длинные светлые волосы растрёпанными волнами лежали на спине и узких плечах. На ней была грязная и рваная длинная рубаха с тяжёлым кожаным поясом, вероятно, снятая со взрослого человека. Большие глаза — светло-серые, маленький носик прямой и правильный. Но всю нежность детского и милого лица перечёркивал глубокий и слишком большой шрам, берущий начало своё с правой стороны лба и пересекающий тёмную бровь, багровой раной заканчивающийся на правой щеке и тонким хвостом будто указывающий на маленькие и пухлые губы девочки. Этот шрам не просто бросался в глаза, он стирал черты этого красивого лица, и это не могли завуалировать даже чудесные глаза ребёнка.