— Эрсавия. А ты?
— Саарда,— ответил мужчина.
— Ты из Зараколахона?! — охнула Акме.
— Да, а что тебя так удивляет?
— Как ты попал к ним в плен?
— Возвращался из Полнхольда. Четверых моих уложили, меня грохнули по башке. Очнулся уже в Коците. Странно, что не убили.
Внезапно над лесом прокатился мощный звон, и горы содрогнулись. Он вдребезги разбил тишь ночи, а вместе с тем — покой узников. Поднялся приветственный шквал криков, топот сотен ног покрыл глубокими трещинами изголодавшуюся по крови землю, а затем единственный громкий голос зазвенел в ночи, и коцитцы внимали ему, приветственно потрясали кулаками в воздухе, накаляя воздух ненавистью и злобою.
— Да благословит Господь вас,— с глубоким вздохом произнесла Киша.
Кто-то из пленников горько зарыдал, кто-то прижался к стене, будто попытался вжаться в неё и в ней же исчезнуть. Одни скорбно запели псалмы, другие приняли воинственную позу и сжал кулаки, готовясь дать отпор и погибнуть в бою, но не на алтаре.
Шум приблизился вплотную к пещере, и целый отряд коцитцев вбежал внутрь.
Многие женщины, искалеченные и измученные, ещё недавно находившие успокоение своё от страха смерти в молитвах, ныне покорно зарыдали.
Коцитцы, без привычных доспехов, с крепкими абсолютно обнажёнными телами, покрытыми ритуальными рисунками, грубо связали почти всех, быстро справившись со слабым и неравным сопротивлением отдельных пленников, избегая смотреть в глаза им и стараясь перекрикивать чьи-то стоны, тщетно взывавшие к милосердию.
После несколько из них подошли к тому тёмному месту, где недвижно лежала Фая, свернувшись калачиком, уткнувшись лицом в каменную стену. Они сорвали с неё старый рваный плед, подняли на слабые ноги, и Акме, увидев её в свете факелов, застонала от ужаса.
Фая была окутана в чёрную полупрозрачную материю. Внутренние стороны бёдер покрывали страшные сине-жёлтые синяки да кровоподтёки. Голова её — вся в засохшей корках крови, а когда-то густые волосы ныне короткими тёмными пучками покрывали кожу. Вместо глаз зияли две огромные чёрные дыры, заглотнувшие ещё и брови. Лоб и щёки были покрыты свежими повреждениями, а черты лица будто стёрты столь же легко, как ребром ладони сметают послание на песчаном берегу.
Акме лишь потрясённо пошатнулась, когда коцитцы подошли и в охапку схватили её, связали руки за спиной, в рот засунули кляп, сильно ударили по лицу, да так, что в ушах зазвенело, и повели её вслед за остальными вон из пещеры.
Фаю, тихую и смиренную, поволокли в другую сторону от остальных. Она с трудом перебирала ногами, но шла сама, изредка опираясь на крепкие плечи мучителей.
Их вывели на хорошо освещённую поляну рядом с алтарём. Выстроившись по периметру, люди приветственно кричали и хлопали, благодарно обращая руки свои к вождю, который подарил им подобные игрища. Мужчины, обнажённые женщины, дети, маленькие, худые и крепкие, старики приветствовали повелителя своего и жертв для богов своих, которых построили перед его троном.
Акме, отплевываясь от крови, фонтаном лившей из носа, закашлявшись и поморщившись, будто из тумана наблюдала за происходящим. Её более волновал кляп, что мешал ей дышать.
С трудом поглядев на вождя, которого Августа назвала Рару, девушка осознала, что он смотрел прямо на неё. Он что-то говорил своим коцитцам — спокойно, долго, почти ласково и мелодично. Он закончил свою речь, поднялся и воздел к небу бугристые руки и накрыл долину криками, в которых ясно слышалось:
