— Не тронь меня! — рыкнула Акме, ударив женщину по запястью.
Коцитка что-то свирепо прошипела, схватила девушку за подбородок, подняла лицо её к себе и резко осеклась, заглянув ей в глаза. Чернота их испугала женщину, но она не отошла. Вглядываясь в их глубину, всё более морщилась от отвращения, а когда увидела звезду Атариатиса Рианора, то быстро отшатнулась и выкрикнула:
— Шамаш!
Один из вооружённых коцитцев окликнул соплеменницу, что-то разгневанно прокричал ей, и женщины убежали, злобно оглядываясь.
— Они испугались тебя, подруга,— довольно хмыкнула Хлоя.— Злыдня даже побелела…
— Ей первой не поздоровится, когда всё начнётся,— возразил Сатаро, указав на Акме.
Топот десятков ног громом приблизился к пещере. Пространство наполнили крики. Раскидав к стене мужчин и искалеченных женщин, коцитцы выбрали нескольких ещё свежих девушек из толпы пленников, схватили их за волосы и, рыдающих, поволокли прочь из пещеры. Одежду Хлои они начали рвать прямо на ходу, вожделенно разглядывая свою жертву.
Отчаянно отбивалась мощная Хлоя. Но получила удар кулаком по лицу и упала на землю. Пятеро коцитцев тащили её наружу.
Кто-то из мучителей подбежал к Акме, схватил за руку, увлекал было за собою, но другой коцитец что-то закричал своему соплеменнику, и среди всего этого гневного потока она трижды услышала «Рару». Коцитец, мёртвой хваткой всё ещё державший Акме за руку, упрямился и отчаянно ругался, но вскоре его вытолкнули из пещеры, а перепуганную девушку швырнули Сатаро в руки.
— Куда их повели? — выдохнула Мирья.
— Сыновей заделывать,— с мрачным безумным торжеством проговорила Киша.— Через время и за остальными придут.
— А тебя, дорогуша, вероятно, сосватали самому вождю,— пробормотал Сатаро, ставя Акме на ноги и плотнее укутывая её, дрожащую, в свой рваный плащ.
Киша же громко и грубо фыркнула, воскликнув:
— У Рару достаточно шлюх среди коцитских баб. Для этой девчонки они готовят что-то особенное. Им её кулончик не понравился. И за него они кожу с неё сдерут…
С наступлением непроницаемой тьмы, накрывшей Кур могильным звоном одинокого колокола, танцы постепенно прекратились, и снаружи всё стихло. В пещере порой слышалось глубокое ровное дыхание, ибо кому-то всё же посчастливилось задремать.
Разноголосые молитвы стали громче, но вселяли в душу Акме всё больше смятения. Она предпочла молиться в одиночестве, тихо и самозабвенно. Молитвы были о Лорене и Гаральде. «Забери все силы мои и даруй их им во имя их победы».
Она была готова дать бой и, вероятно, бой последний. Перед собой видела лишь жертвенный алтарь и те высокие стены, что ей предстояло пробить.
Она не могла согласиться с мыслью о смерти, как примирили себя остальные, и это мучило её все более.
Маленькая Августа без устали ходила меж измученных от долгого ожидания людей, присоединялась к их молитвам, для каждого находила слова утешения и целовала изуродованные и гниющие лбы узников, будто благословляла их перед долгим путешествием.
Когда Августа подошла к Акме, у девушки от страха сжалось сердце, ибо девочка эта несла за собой могильную тень и отзвуки панихиды; несла их к Акме, словно чтобы осенить её смертным знамением.
— Они не убьют тебя,— со спокойной улыбкой отвечала Августа.— Они могут нанести такой же шрам, что и у меня, могут отрезать тебе волосы, но не убьют. Ты нужна не им.
— Даже если она вернётся к обычным людям, навряд ли сможет жить нормально,— пробормотал Сатаро, горька глядя на ребёнка.— Ты откуда?
