– Речь идет о сэппуку…
– Так ты решил вспороть себе живот по всем правилам?! – Господин архивариус восторженно хлопнул себя по колену. – Какая внезапная страсть к прекрасному! Захотелось сдохнуть изящно, а? По-человечески, с этикетом? А?
Я привычно смирил свою неуместную ярость. А они оба засмеялись вместе так гармонично, что даже я сообразил: их связывает больше, чем просто совместные обязанности.
– Простите, господин, – поклонился я. – Речь не обо мне.
– Именно о тебе, Исава. – Архивариус внезапно перестал ржать и злобно прищурился. – Именно тебе это понадобится очень скоро, а не кому-то другому.
Его взгляд был настолько холоден, что я догадался: он все знает. Более того, он внутри этих событий так глубоко, и он знает так много, чего никогда не узнать мне…
Архивариус махнул рукой, и его секретарь подал ему столик с уже развернутой тонкой пожелтевшей тетрадкой.
– Итак. У нас тут классический труд «Этикет самоубийства» – редкость не только в наших местах, но даже в Киото. Труд одного выдающегося военачальника, великолепного и благородного воина, ты о нем, конечно, ничего не знаешь… Тебе будет интересно, Исава. Внимай!
И последующий остаток стражи он читал мне из свитка, перемежая абзацы печеной рыбой, вареным белоснежным рисом и маринованными сливами.
А этот выдающийся военачальник знал, о чем писал, и я, пожалуй, слушал вполне заинтересованно, хотя не узнал ничего нового. Основа всегда неизменна. А новомодные формы и обстоятельства – это все для дилетантов, читающих подобные вещи за едой.
– Ну вот, как-то так. – Архивариус промыл горло чаем, закрывая тетрадку. – Теперь ты знаешь, как прилично уйти из жизни. Надеюсь, мое руководство тебе пригодится.
Он даже не пытался изобразить, что это шутка.
– Благодарю вас за науку, господин. – Я поклонился как мог низко. – Отрадно быть уверенным в себе при последней обязанности в этом мире. Благодаря вам я стал лучше, чем был, и надеюсь, благородный господин, начертавший эти строки, безупречно воспользовался своим руководством.
– Он свалился с коня в грязь и утонул в луже, затоптанный вражеской конницей, – скучно отозвался господин архивариус. – Ты можешь быть свободен, а нас ждет много работы.
Секретарь проводил меня к выходу.
Я прошел молча, думая, что, возможно, не зря получил сегодня урок этикета. Что скоро он мне пригодится, когда придется отстаивать свою честь единственно возможным способом.
Я остановился около сваленной посреди зала кучи документов и произнес:
– Да, вижу, работы у вас тут на несколько дней.
– Сегодня закончим, – неласково отозвался секретарь.
– Тут за сколько лет-то? За все последнее правление?
– Это только последний год, – усмехнулся секретарь. – Успехов вам во всех начинаниях.
– А где ж у вас все это помещается? – как можно тупее, словно пьяный гость, не желающий уходить, спросил я.
А с секретаря словно маска спала, и он взглянул на меня с открытой усмешкой:
– Тут это первичное барахло вообще не хранят. Только наши чистовые списки. Все старые описи давно плесенью покрылись, и их как раз во рву дожигают по приказу начальства ради очищения воздуха для общего здоровья.
Не помню, попрощался ли я с ним, когда помчался прочь.
Кажется, нет.
* * *
Костер во рву уже догорал.
Голоногий слуга-пехотинец, сидя на корточках, сверкая потом на голых бедрах, шерудил в жаровне кочергой.
На моих глазах последняя пачка бумаг полетела в огонь.
