Шедшая впереди женщина с двухлетней девочкой удивлённо обернулась и засмеялась. Так они тогда и познакомились – Лара и Лена.
Вместе они прошлись по центральной площади Гардини, при этом к ним несколько раз приставали местные «чайки» – профессиональные ухажёры по всему побережью Адриатики в Далмации, и девушкам пришлось заинтересоваться выставкой «Разведение олив и виноградарство в античную эпоху», сделав вид, что сейчас же спустятся в выставочный полуподвал.
На самом деле они нырнули в крошечное кафе у старой ратуши, заказали себе по чашечке кофе, а малышке – взбитые сливки. Кто-то опять попытался пристать, но они дружно, по-русски, отмели его.
– Что ты здесь делаешь, Лара?
– Еду в Нидерланды, меня везёт мой дальний родственник.
– В Нидерланды? – заинтересовалась Лена.
И Лара рассказала свою короткую историю Лене, русской девушке из Сибири.
Штефан через небольшой промежуток времени тоже знал историю будущих бельгийских иммигрантов, ещё не видя Лары, не подозревая, что она вырвалась побродить по городу, чтобы прийти в себя от грубости и хамства певца, становившегося всё более труднопереносимым с тех пор, как они покинули Беслан.
Поздно вечером он привёз их в Вараждин, где ни в одной гостинице мест не нашлось от июльского наплыва туристов.
Массагетская царевна мгновенно приникла к душе Штефана. Едва только он взял её, как котёнка, на руки, чтобы отнести в свою машину, она крепко прижалась к нему своим крошечным телом, обвив ручками шею, чего никогда не делала с певцом.
Мать Штефана была известна сельчанам как самая добрая и сердечная женщина, особенно с детьми. Тогда ещё Цветлин был густо населён, детей было много, и все любили тётю Минкицу. Она собирала целебные травы и цветы, как древняя ведунья, и возила их на продажу в Словению. Стараясь прокормить двоих детей после смерти мужа, она продавала также разные деревянные поделки: ложки, лопаточки, половники.
Возвращалась Минкица всегда с полной торбицей за спиной, и дети Цветлина ждали её с нетерпением, стараясь помочь, а по дороге жевали розданные им гостинцы. Многие, кто был ещё беднее, находили еду и приют в этом доме.
Когда этот незнакомый измученный ребёнок доверчиво прижался к Штефану, и он услышал стук маленького сердца, что-то отозвалось у него из глубин души.
В конце концов, ему ничего не оставалось, как поздно ночью привезти их к себе домой и уложить спать, выделив Ларе с ребёнком спальню, а певцу – комнату с террасой над двором.
Как он понял, эти двое не были ни супругами, ни любовниками.
Но на следующий день всё будущее благополучие Лары в Нидерландах вмиг лопнуло, и началось то, что не могло присниться ей в страшном сне ни в Беслане, ни в Москве, ни по приезде в древнюю и роскошную, как мечта, Пулу.
С утра Штефан отвёз певца к тем, кто мог переправить его с Ларой через границу, сам же вернулся домой, не подозревая, что певец уже всё решил для себя и развернул широкую рекламную кампанию в гостильнице.
Он предлагал каждому «настоящую российскую жену», добавляя в это понятие, кроме чрезмерного трудолюбия, ещё и восточный элемент рабской покорности.
Обо всём этом Штефан узнал позднее от своего знакомого, к которому певец тогда обратился непосредственно.
В то же время певец намётанным глазом уже оценил ситуацию одинокого и вполне благополучного Штефана с особняком, усадьбой, хорошим автомобилем, поймав однажды его внимательный взгляд на Лару и заметив мгновенно возникшую детскую привязанность «пираньи» к доброму Штефану.
