Единственной особой женского пола в обоих домах долгое время была Мица, Мицика, шестнадцатилетняя собака Штефана, с великолепными зубами и шерстью, помесь ротвейлера и эскимосской самоедской лайки, белоснежный цвет которой бесследно утонул в чёрном. Но ничего от ротвейлера не было у Мицики в характере, она была слишком добра.
Мицика жила на два дома, как, впрочем, и кот: если первое блюдо они съедали у Иво, то за вторым приходили к Штефану, и наоборот.
После перенесённой тяжёлой операции эта мудрая собака смотрела на мир как из вечности. Она нисколько не злилась на Лару за то, что теперь не спит на втором диване в комнате Штефана, что её не возят на заднем сиденье автомобиля, как прежде, что она уступила все свои блага чужой женщине и ребёнку.
Мица умела радоваться за хозяина, с которым раньше делила не только его еду, но и его одиночество.
Даже на ветеринара, который ежегодно делал ей прививки, она не обижалась, а всякий раз доверчиво подходила поздороваться, и в это время он втыкал ей в шею шприц с очередной прививкой.
– Здравствуй, Лара, ты меня помнишь?
– Конечно, ты Лена. – Хотя Лара и не сразу узнала Лену, а только когда вгляделась в её измученное лицо и похудевшую фигурку.
– Ты изменилась! – невольно вырвалось у неё.
– Да, было от чего. Убежала из Ливии, вырвалась через наше посольство в этой самой Джамахерии. Да какие посольства, если бы сын хозяина притона не помог!
И она рассказала, как Манукян с Иосей Шифнером переправили её туда, пообещав большие деньги, как только завершится договор о работе манекенщицей, на самом деле они продали её в сексуальные рабыни.
Как в подвале день и ночь она обслуживала самых грязных феллахов, от которых воняло потом хуже солярки. Когда она воспротивилась, не имея больше сил выдерживать такую жизнь, её приковали к железной кровати.
Лена задыхалась, подставляя своё тело так, чтобы всё скорее закончилось, и мечтала умереть. Она впадала в транс, и снова в тайге двигался грузовик её отца, и она ждала его у окна, маленькая, с двумя хвостиками, уже без бантиков, когда они остались вдвоём после смерти мамы, и безработный отец в новой жизни ещё не спился.
– И что ты намерена делать? – спросила Лара, выслушав леденящий душу рассказ.
– Не знаю. В Россию нельзя, Иося с Манукяном найдут – убьют. Я и здесь их боюсь, у них повсюду агенты, такие же подонки, конченая мразь. Сейчас новую партию девочек отлавливают по Украине и России и переправляют в разные страны. Наши теперь по всему миру. А где найдёшь защиту?
– Давай к нам в Цветлин, пока тебя не хватилась полиция, – решительно сказала Лара. – Тот гуманоид смотрит на нас.
«Гуманоидом» был охранник высокого роста, наголо бритый, в чёрной форме. Он внимательно смотрел, пока они стояли в узкой улочке, напротив особняка российского посольства.
– Сейчас подъедет мой муж, и мы поедем к нам. Отдохнёшь, придёшь в себя, а там решишь.
Лена при слове «муж» удивлённо подняла брови.
– Да, да, муж! По дороге расскажу всё. Только уедем поскорее из Загреба. У меня ведь тоже ничего не получается с документами вовремя, хотя я теперь хорватская жена. Разные законы: у них на каждый случай выдают свидетельство о рождении, а у российского гражданина – один раз и навсегда, когда он родился, остальное его копии. И это только одна деталь. Замучились мы со всем этим!
Они спустились вниз по улочке к автомобилю Штефана. Тот вышел, чтобы познакомиться с Леной, вскоре они уже мчались по шоссе, ведущему на север Хорватии.
