Лара не открылась, что, увозя несчастную Лену, она надеялась на чудо, какое произошло с нею. Тогда кто-то из цветлинцев найдёт своё счастье, а Лена – любовь и покой в Цветлине.
И едва Лена вышла солнечным утром к Брежанским горам, как по верхней дороге спускавшийся Марко даже зажмурился от видения – волосы у неё светились золотым ореолом вокруг синих, как цветы, глаз.
Позднее, когда Марко, совсем переставший пить, сел за руль, чтобы повезти её в Лепоглаву, Лена, увидев первое же придорожное распятие Христа, выбежала из машины, обняла его подножье и, как простые славянские женщины, разрыдалась в голос. Её узкая спина и плечи так содрогались, что Марко, не выключая мотора на трассе, где только и сновал Горан-полицай, выскочил за ней, чтобы поднять с колен и прижать к своей груди.
И это была вторая пара Цветлина, освобождавшегося от своего Принципа.
Ёжи-цветлинец когда-то захотел попасть в книгу рекордов Гиннеса и ничем иным, как пятиметровым стеблем конопли. Он вырастил такую коноплю и попал в знаменитую книгу, а вместе с тем попал на три года в хорватскую тюрьму за разведение марихуаны.
Выйдя из тюрьмы, он сразу оказался на войне – то с боснийцами, то с сербами.
Навоевавшись, он пил, иногда беспробудно, потому что было нечто такое, чего он, как ни старался, забыть не мог.
Ёжи погибал, пока полгода назад не вытащил из летней сутолоки возле Церкви Девы Марии Киру, растерянную, неизвестно как попавшую туда и неизвестно куда стремившуюся бежать дальше.
В этот зимний вечер они снова заехали в супермаркет под Бедней, над крышей которого всегда светился сакраментальный вопрос «ЧТО?». Ёжи набрал несколько бутылок пива, светлого и тёмного, чтобы пить до одурения.
Пока он ставил машину в гараж, Кира успела разжечь камин, они устроились возле него на полу, покрытом ковром, упираясь спинами в тяжёлые кресла, и пили бутылку за бутылкой. После пятой бутылки Ёжи неожиданно сказал:
– Всё ничего – и гашиш, и тюрьма, ушло и всё! Но я убил его!..
И заплакал, как плачут дети.
Кира уставилась на него, пытаясь лучше рассмотреть в отблесках каминного огня. У неё было чувство, что всё, что было до этого, того не было, а то, что есть сейчас, это продолжение её погибельной жизни последних лет.
– Кого ты убил? – вначале почти беззвучно спросила она, потом яснее осознав эту страшную для неё новость, ломавшую всю её нынешнюю жизнь, стала трясти его, повторяя: – Кого ты убил, отвечай, кого ты убил?
Она трясла его, он продолжал рыдать, пока наконец смог ответить:
– Маленького сербского мальчика, когда был снайпером. Он выскочил неожиданно и бросился к отцу. Тот уже лежал убитый. Я не знаю, как это вышло, но я убил и его!
Через какое-то время Ёжи наконец обратил внимание на то, что Кира съёжилась в кресле, притихла и странно смотрела на него, будто только что осознала.
– Я ведь тоже убила… мальчика… – И разрыдалась. – Я знала, этот человек обманул меня, а у меня не было даже крыши над головой!
Дед Киры был советским генералом, они жили втроём: дед, мама и Кира в самом центре Москвы, на Остоженке, напротив того места, где со дна водного бассейна вновь поднялся храм Христа Спасителя. В той большой квартире старинного двухэтажного особняка родились и Кира, и её мама.
В эпоху перестройки перемены стали косить старых фронтовиков, они быстро уходили один за другим. Умер и генерал.
Вскоре друзья стали предупреждать, что на такие квартиры в центре Москвы, со стенами метровой ширины, высоченными потолками, большой площадью, у нуворишей особый спрос.
