Со стороны ротонды, в самом начале парка, был поставлен первый в Осетии памятник Коста, народному поэту, и не было ни одного ребёнка, который бы не карабкался по гранитной улочке с саклями к сапогам поэта.
А вокруг был необычайный микромир с розовыми и абрикосовыми аллеями, прудом и небом с яркими созвездьями. О моем мире Джоджр мог знать не больше, чем африканский абориген, тоже восходящий с утренним солнцем на небосклоне африканских девиц, жаждущих любви с не меньшим темпераментом, чем девицы с его факультета, которые, как говорилось, были все поголовно влюблены в него.
Закончив школу, я приобрела лишь единственный вид свободы – сменить среднюю школу на высшую. Диплом о любом высшем образовании в моё время был необходим каждому человеку, поэтому среди автономных республик СССР по высшему всеобучу Северная Осетия в конце социализма, имея четыре крупных вуза, была на первом месте.
На этом моя свобода заканчивалась, потому что никуда уехать далеко от родительского дома я не могла. До поступления на филологию ничего другого, кроме своей улицы, которую отделяли от берега Терека триста колючих метров поля, я не знала.
Родные колючки вонзались в мои нежные пятки, так и не мужавшие за лето, как не мужала моя душа, слишком открытая для окружающего мира, в котором мне особенно и нечего было постигать, кроме прочитанных книг, звёздного неба над нашим прекрасным садом и времён года.
Это означало: никакой тебе Москвы с университетом под покровительством св. Татьяны, моего ангела, а только факультет филологии – «Что может быть лучше для девочки?!»
Пединституты всегда заполнены домашними девушками, которых некуда деть до замужества – это советские институты благородных девиц без пансиона, с мизерной стипендией. Но такое никак не могло быть моей судьбой!
Родители к тому времени собрались на местожительство в Кисловодск в четырёх часах пути на автомобиле, откуда папа получил хорошее предложение. Они рассуждали так: пока мы с братом будем жить студенческой жизнью, в курортном городе можно подлечить маму, а главное, их отъезд и закалит нас, и в то же время не подвергнет особой опасности: мы на своей родине, среди многочисленных родственников, то есть не без присмотра.
По своей наивности они считали, что колючки, мои извечные враги, в Москве будут страшнее. На самом деле всё обстояло иначе, потому что именно на филфаке, рядом с домом я была подвержена большей опасности ввиду того, что неподалёку рыскал страшный зверь – Джоджр.
Джоджр – явление характерное со времён искушённого Адама. Вначале адамы искушаются одержимыми евами, затем, пресыщенные их опытом, становятся искусителями для юных девушек, и этот круговорот человеческой природы вечен.
Перед институтским обществом я должна была предстать инфантильным существом без названия, потому что слова «инфантилус» нет даже в латыни.
Сдана я была для обучения всему, что даст мне диплом, в обиходе – «корочка», и только потом, как сказали родители, я могу делать всё, что захочу: поступать в институты – литературный, кинематографический и даже в ремесленное училище на маляра.
К тому времени я буду самостоятельной, возможно, вырасту и стану похожа «не на осеннего цыплёнка, а на что-то более сущее» – мамин тезис…
На том и порешили. Они снялись с места, а я, оставшись в родной автономной республике, вынуждена была со слезами протеста поступить на местный филфак. Для проживания они определили меня в маленький частный домик под белой штукатуркой вблизи учёбы к паре стариков, которым я, по их просьбе, каждый вечер добросовестно читала Библию.
