Великая русская река работала без устали днем и ночью. Теплоход с отдыхающими шел быстрее тяжелогруженых углем и стройматериалами барж, а навстречу спешили караваны транспортов с рыбой, овощами, хлебом, бакинской нефтью. Страна залечивала раны тяжелой войны, поднималась, строилась, работала, рожала новых детей, а Волга ей помогала.
Хирурги, любуясь этими прелестями нижнего течения реки, не забывали про дело. Луганцев постепенно убеждал коллегу и убеждался сам, что выбором метода обезболивания при операциях на грудной клетке будет наркоз. Вишневский слегка оппонировал другу, хотя сам давно уже склонялся к этой же мысли, Александр Андреевич был прав. Они приходили к выводу, что дыханием больного нужно управлять, а для этого наркоз должен быть интубационным, то есть в трахее должна стоять трубка.
В Астрахани профессоров встречали коллеги. Для них была отдельная программа, для жен своя. Ну не возить же дам по хирургическим отделениям. Семьи объединились ближе к вечеру в уютном рыбацком домике на острове. Хозяева устроили пир на весь мир, а купание в теплой волжской воде унесло в никуда все перегрузки застолья. Двое суток в устье Волги пролетели как один день. Маститые хирурги и на обратном пути почти не уходили с палубы, выстраивая направления развития отечественной хирургии. Луганцев всегда имел свое мнение и отчаянно отстаивал его, но умел и отступать, если его убеждали, что он не прав. Вспомнили виртуоза желудочной хирургии С. С. Юдина, человека неординарного.
– Как ты относишься к тому, что Сергей Сергеевич считает хирургию ремеслом? – спросил Вишневский.
– Плохо отношусь! – отрезал Луганцев. – Хотя самого Юдина ремесленником не назовешь, однако он этого не понимает. Можно сделать бочку по лекалам, сшить обувь по колодке, а хирург, идя на операцию, имеет в мыслях несколько способов избавления больного от недуга и нередко встречается с тем, что ни тот, ни другой, ни третий метод не подходит, вот тогда он творит, изобретает, придумывает, для этого нужно быть прекрасно подготовленным, обладать большими знаниями, чтобы не навредить пациенту. Причем все это необходимо делать быстро – соображать, и действовать. Да что я тебе рассказываю, Сан Саныч, ты сам это знаешь лучше меня. Возьми в пример своего отца, Царство ему Небесное, он сколько всего наизобретал, сколько операций модифицировал, у нас с тобой вместе пальцев сосчитать не хватит. А что батюшка твой Александр Васильевич ремесленником был?
– Да не кипятись ты, друг мой! Я ведь тоже так считал и считаю. Придется нам с тобой старых авторитетов немного пощекотать.
Пять суток вместе прошли незаметно, как в сказке, и обстановку сменили, и новые научные направления наметили. На прощание Вишневский предложил:
– Присылай, Александр Андреевич, своего парня учиться. Я с Борисом Петровским переговорю, он в Будапеште сам научился новым методам обезболивания и сотрудников своих учит. Наш друг начал активно внедрять интубационный наркоз, так что посылай человека. С аппаратурой я тебе помогу, будет у тебя новый хороший наркозный аппарат.
Друзья распрощались довольные встречей. Вишневский еще отдыхал, поднимаясь к Москве вверх по течению, а Луганцев тут же приступил к бурной деятельности.
Шеф работал, и вокруг него крутились все, не дремал и Шинкаренко. При относительном спокойствии в клинике он занимался диссертацией. Работа у него была морфологическая, он изучал изменения в тканях органов при определенных заболеваниях. Это было важно для производства операций в будущем, хирургу не на глазок, а точно нужно было знать, в каких границах удалять больную часть органа. Виталий делал срезы с удаленных при операциях тканей, окрашивал препараты, а потом изучал изменения в них под микроскопом. Работа занудно-утомительная. Шинкаренко бы действовать у операционного стола, а он смотрел в микроскоп и иногда ничего не мог понять. Но у Виталия была жена – палочка-выручалочка.
