Повороты судьбы и произвол. 1905—1927 годы - страница 45

А вскоре мне опять предстояло выступить, теперь перед группой молодежи. Был чудный майский вечер, летучие мыши носились прямо над головой. Акации издавали терпкий запах. С группой рабочих, вошедших в Союз социалистической молодежи, мы пришли в гимназию на Чечеловке, где был назначен митинг учащихся. Председатель собрания, гимназист, одетый в красивую шинель с золотыми пуговицами, делал доклад. Он заявил присутствующим, что они собрались, чтобы выразить свое полное доверие Временному правительству и сказать свое «нет» большевикам, пытающимся вернуть Россию к временам террора Французской революции. После речи председателя в таком же духе выступили другие гимназисты и два студента. Я попросил слова. Мне задали вопрос: кто я такой и от имени какой организации я хочу выступать? Я ответил, что я гражданин свободной России и собираюсь высказать свое личное мнение. Я начал свою речь с того, что Временное правительство состоит из бывших помещиков и капиталистов, что оно настаивает на продолжении войны и поэтому не представляет интересы народа. В зале поднялся невероятный шум, свистели и требовали, чтобы я прекратил свою болтовню. Я продолжал говорить, стараясь перекричать разбушевавшихся сыночков местного дворянства и торговцев. Председатель подошел ко мне вплотную и схватил за рукав рубашки. Меня это страшно возмутило, я рывком подскочил к свободному стулу, схватил его за ножку и занес над головой председателя. Это оказалось сигналом для моих товарищей. Они все бросились на подмостки и стали расшвыривать по сторонам сидевших в президиуме. В зале началась драка. Несколько десятков гимназистов покинули зал. Стало тихо. Я выступил и опять повторил то, что услышал от Гопнер. Я заметно волновался, сердце у меня колотилось. После окончания речи раздались хлопки, а мои товарищи бросали в зал лозунги: «Долой капиталистов! Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!» Мы запели «Марсельезу». Пели с большим пафосом. Все в зале встали. Большая группа гимназистов присоединилась к нам. Тут же мы решили составить список для вступления в Союз социалистической молодежи. Записалось 31 человек. Решили собраться 25 мая на берегу Днепра, недалеко от Потемкинского парка. После курьеза в гимназии, распрощавшись со своими товарищами, я решил пройтись по Пушкинской улице, чтобы успокоить нервы. Признаться, я был сильно взволнован. Присел на скамейку, чтобы отдать себе отчет в случившемся. Снова упрекал себя за горячность. Можно было просто отшвырнуть руку председателя и нечего было хвататься за стул. Задал себе вопрос: «А что бы случилось, если бы я опустил стул на голову этого прилизанного гимназиста?» Задумавшись, я не заметил, как на мою скамью присел Штейнгауз. Я повернулся и увидел улыбающееся лицо старого приятеля, с которым мы давно уже не встречались. Надо признаться, что я весьма обрадовался этой встрече. Мне сразу пришла в голову мысль: «Вот с кем я могу поделиться своими сомнениями». В лице Штейнгауза я видел молодого человека, умного и эрудированного. Он был только на год старше меня, по классификации толстовского Николеньки относился к людям comme il faut. Я просил Штейнгауза прийти на сходку социалистической молодежи 25 мая у Потемкинского парка на берегу Днепра и прибавил, что головы работают лучше под открытым небом. Эсаул Штейнгауз с восторгом принял мое предложение и одобрил выбор места. Почему-то сходка, назначенная у Днепра, меня очень тревожила. Перед рабочей массой мне было легче выступать, эта среда была мне близка с самого детства. Другое дело выступать перед интеллигенцией – я решил заранее основательно подготовиться, чтобы не ударить лицом в грязь. Прежде всего я отправился в библиотеку, чтобы прочитать последние номера газет и быть в курсе новостей. Особенно меня интересовали газеты «Русское слово», «Киевская мысль», «Приднепровский край». Я понимал, что недостаточно пользоваться лишь газетным материалом, необходимо критически осмыслить сообщаемые факты и обзоры. Мой «теоретический» опыт ограничивался приблизительным знанием Герцена, Чернышевского, Белинского, Плеханова, стихотворений Некрасова. Но все они были скорее кабинетными публицистами, а не организаторами масс. Чтобы украсить свою речь, я даже решил воспользоваться мифами Древней Греции, а также речами таких исторических лиц, как Перикл, Демосфен, Цезарь и Брут. Молодые ораторы всгда любят блеснуть своей эрудицией. После Февральской революции много появилось доморощенных Демосфенов и Цицеронов, не скрою, что и мне хотелось овладеть красотой речи.