Повороты судьбы и произвол. 1905—1927 годы - страница 44

Эта речь вызвала бурную реакцию толпы, крестьянского оратора подхватили на руки, донесли до его телеги, где сидела его сморщенная жена, обливаясь слезами. В мае мы собрались на квартире одного товарища, недавно вернувшегося из ссылки. Нас было человек двадцать, в основном мы уже знали друг друга: Штейнгауз, Ольшанский, Мальчиков, Миронов, Хуторок и другие. За столом сидела солидная, красивая дама. Это была Серафима Ильинична Гопнер, старейший член РСДРП. В 1916 году она вернулась в Россию из эмиграции, ее сразу арестовали и отправили в ссылку. К моему удивлению, рядом с Гопнер сидела Соня Солнцева, одетая в длинное черное платье с белым воротничком. Оказывается, Соня выполняла роль секретаря нашего собрания. Гопнер сделала большой доклад о положении в стране после Февральской революции, о двоевластии, о Ленине и Апрельских тезисах, о социальной сущности революции и новом этапе в рабочем движении, критиковала меньшевика Мартова и «соглашателя» Плеханова. Гопнер излагала свои мысли четко, мне было почти все понятно, кроме критики Мартова и Плеханова, а также кое-чего из Апрельских тезисов Ленина. Я тогда еще не разобрался в разногласиях между меньшевиками и большевиками, знал, что с царским самодержавием боролись люди самых различных политических взглядов, антимонархический фронт охватывал почти все слои общества. На нашем собрании было решено создать в Екатеринославе Союз социалистической молодежи, усилить работу среди интеллигенции и в воинских частях. В отличие от дореволюционного времени, на сей раз мы вышли на улицу всей группой. Ко мне сразу подошла Соня Солнцева. Пока она сидела рядом с Гопнер, лицо у нее было очень серьезное, она ни разу не взглянула в мою сторону. А теперь она улыбалась, ее огромные глаза лучились теплотой и радостью. Когда мы вышли на улицу, Соня запросто взяла меня под руку, и я сильно покраснел. Она заметила мое смущение, посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «А ты, Гришутка, еще краснеешь, как красная девица». Я нахмурил брови и нарочно пытался скрыть свое чувство к ней, но мне это плохо удавалось. Я попытался говорить с Соней на отвлеченные темы, о стоящих перед нами новых задачах. Но Соня меня прервала и заявила, что у нее 24 мая день рождения и она надеется видеть меня у себя дома и познакомить со своими родственниками. Это приглашение меня и обрадовало, и взволновало. За 17 лет моей жизни я никогда не отмечал дня моего рождения, эту церемонию я считал барской причудой и выражением самовлюбленности. Я заявил Соне, что на день рождения не приду. Соня назвала мой отказ «мещанским самолюбием». Она любила каждый поступок человека уложить в какую-то принятую ею стандартную формулу. Эта ее черта всегда вызывала у меня раздражение. И в этот раз мы расстались довольно холодно, хотя Соня мне, безусловно, нравилась, и я часто ловил себя на том, что любуюсь ею.

После собрания с участием Гопнер мне пришлось выступать в механическом цехе Брянского завода. Я в основном передал то, что услышал на собрании от Гопнер. После моего выступления меня вызвали в управление завода и заявили, что я выступаю против революционного Временного правительства и защищаю группу «политических интриганов». А главный механик завода заявил, что Ленин и Бронштейн (Троцкий) – евреи и хотят разрушить Россию. Я ответил, что это грязная клевета подлецов и покинул контору.