О том, что потом меня неделю кормили обедами-извинениями, говорить не стала. А то все ломанутся к бедняге Шинкарю, он же так и прогорит!
— Ну, любит он шутки, любит, — хмыкнул Коля, — что поделать. У нас тут почти весь универ такой — надо хоть кому-то и что-то учудить.
— А все же жалко, что у нас не Чугайстрин, — неожиданно протянул Виталик. — С ним хоть поговорить можно было. Сам нормальный, объяснит, расскажет, да и по характеру тоже ничего.
Танька начала сосредоточенно уплетать колбасу.
— Интересно, долго ли он там будет?
— Где? — удивилась я.
— В лазарете, — постучал пальцем по лбу Коля, — панна Гуцол, вы что-то совсем того, где еще больным быть?
— Да нет его в лазарете, — хмуро отозвался Виталик, и мы все замерли. — И не пяльтесь так, — неожиданно почти зло огрызнулся он, — то, что я не всегда контрольные пишу на отлично, не значит, что балбес полный. Я лазарет прощупал полностью, нет там ничего. Даже намека на пространственный карман.
Мы все задумались. С одной стороны оно, конечно, верно, кто положит препода рядом со студентом? С другой… Лазарет был всего один! Оборудовать другое помещение слишком много сил требуется, стоит огромнейших денег и целесообразно ли?
— Значит, есть что-то другое, — задумчиво протянула Таня. — Тут вообще куча таких местечек, что ни один студент нос не сунет. А уж коль и расхаживают древние… — она передернула плечами.
Я недоуменно уставилась на подругу.
— Древние? Это ты о чем вообще?
— Ну, тыц! — всплеснула Таня руками, едва не опрокинув стакан и забрызгав Кольку вином. Тот вовремя перехватил летевшую емкость и укоризненно посмотрел на Багрищенко.
— Осторожнее, крылатая моя.
Но она только отмахнулась и снова посмотрела на меня:
— Дин, вспоминай. Вий же вызвал меня, показал мольфару, седому такому. Вроде как он отбирает ребят для какой-то своей школы. Я его толком и не слушала, силу только вдохнула и перепугалась до ужаса — думала, вынесут вперед ногами.
Виталька подозрительно посмотрел на нее:
— Это почему еще?
— Силища такая, что страшно, — она покачала головой, — я там стояла, как муха в сиропе, все вижу вроде и слышу, а двинуться не могу. Может, они силу мою тоже пробовали, потому и такая реакция, но — бр-р-р-р. Пусть он лучше чешет в свой Ивано-Франковск.
Я вздрогнула от услышанного. Эге, да никак мой знакомый, болтавший со мной на лавочке, и не просто знакомый.
— Седой мольфар, — тихо начала я, и все уставились на меня, мол, что? — Это отец Андрея Григорьевича.
В комнате повисла неестественная тишина. Таня широко раскрыла свои синие глаза, Виталька хмуро смотрел на меня, Коля озадаченно глядел куда-то в район моей груди.
— Динка, ты уверена? — подозрительно спросил последний.
— Уверена, — вздохнула я. — Он мне сам об этом сказал. Чугайстрин Григорий Любомирович.
Ребята переглянулись. Некоторое время никто не мог ничего сказать.
— А как же… — начал было Коля.
— Сам подошел, — хмыкнула я. — Сижу на лавочке, никого не трогаю, тут — бац! — стоит передо мной. Драпать поздно, пришлось разговаривать. Но оно и неудивительно, я же староста…
— Так сам и подошел? — удивленно произнесла Таня. Я молча кивнула. Почему-то только сейчас под ее настороженным взглядом стало не по себе: а вдруг он неслучайно подошел? То есть, в том смысле, что искал не только как старосту? Хотя, нет. Бред же какой-то! Зачем ему какая-то девчонка?
Виталька вдруг вздохнул:
