– Не забывай звонить, – наставляла меня мать, на вокзале найми такси – не таскай сумки сама. Сверху, в пакете, – еда для поезда.
Она бы мне ещё про шарф напомнила, чтобы я горло не застудила, и туфли в дождь. Я слушала её в пол-уха, кивала, и вдруг она заткнулась. Фонтан наставлений иссяк. Я даже проморгалась. Обычно она выкрикивала последние ценные указания, гонясь за поездом.
– Са-а-аша, как приятно вас видеть! – пропела мать, расцветая пышной розой. Как она в лакейском поклоне не склонилась – удивительно.
Но злилась я не на мать – она как раз вела себя предсказуемо. Вывел меня из себя Ландау. Иногда мужчины поступают непробиваемо тупо.
– Не удержался, не сердись, – поправил он прядь, упавшую мне на глаза. Естественный жест, от которого меня в дрожь кидает.
Одно хорошо: мать больше не читает нотаций. Сашка вместе с отцом загружают мои сумки в вагон. До отправления – ещё несколько минут. Они мне кажутся слишком долгими. Неосознанно я вглядываюсь в вокзальный свет. Я уезжаю, а Король так и не объявился. Не пора ли выкинуть его из головы?
– Тань, если захочешь, я приеду, – бормочет Ландау и смотрит на меня слишком преданно. Это мешает мне его оттолкнуть. Не хватает духу. Он всё же живой, настоящий. Очень хороший Сашка.
– Не беспокойся. Всё у меня замечательно, – бодро улыбаюсь ему, целую в щёку и собираюсь зайти в вагон. Но Сашка не даёт – притягивает к себе и целует.
Я слышу, как тихо ахает мать. Отец, наверное, смотрит куда-то в сторону, снова погружённый в себя. Он умеет отключаться. У нас даже машину мама водит.
Это поцелуй, когда ничего не чувствуешь. Просто чужие губы на губах, а я терпеливо жду, когда это закончится. Может, не то время и не то место. Вчера, у подъезда, было куда круче.
– До встречи, Тань, – касается он пальцами моего лица, и я наконец-то заскакиваю на подножку вагона. Машу им рукой – Сашке, маме и папе, что стоят чуть поодаль.
– Идите уже, девушка, – ворчит на меня толстая проводница, – через минуту отправляемся.
Я кидаю последний взгляд на перрон. Нет, ничего не изменилось. Никто не бежит, опаздывая. Никто не желает меня забрать с собой, как было сказано вчера.
Я иду в свой плацкарт. Там пара – муж с женой, уже пожилые. У мужчины – верхняя полка, и по хищному взгляду его половинки, я догадываюсь, что меня будут обрабатывать.
Своё нижнее законное место, вероятно, мне придётся отдать мужчине с лысиной в виде тонзуры[1], но думаю об этом вяло, хоть и без всякого энтузиазма. Я боюсь высоты. Даже такой небольшой, как вторая полка в поезде, но спорить со стариками не хочется. Я для них молодая и резвая, что, по сути, правда.
Поезд наконец-то трогается. Я ещё не чувствую облегчения: мне стыдно оттого, что каждый раз я испытываю нечто вроде счастья, покидая и город, в котором родилась и выросла, и родных.
Я уже морально готовлюсь к разговору с пожилой четой, когда та же хмурая проводница заполоняет собой пространство и хриплым недовольным голосом бурчит:
– Ошибочка вышла. Накладочка. Это место уже занято, берите вещи и пройдёмте со мной.
Я открываю рот, собираясь скандалить. Тётка, сидящая напротив, огорчается. А проводница, предвидя бурю, гаркает, как солдафон:
– Тихо, я сказала! Не беспокойтесь! Устроим как в лучших домах Парыжа и Лондона!
Она споро хватает мою сумку, забитую едой, и мне остаётся лишь покорно, забрав остальные вещи, плестись за ней в конец вагона, где она передаёт меня в руки другому проводнику.
