Граф Феррерс, зорко следящий за любыми попытками общего руководства, встает и спрашивает, почему главный организатор всегда просит об ограничениях. Некоторые лорды будут сталкиваться с этим всю оставшуюся жизнь – так зачем же урезать обсуждение законопроекта, который направлен на то, чтобы их ограничить?
И началось. Леди Джей, хранитель печати, открывает свою речь такими словами: «Милорды, я выношу данный законопроект на второе чтение», – и члены Палаты лордов один за другим встают с разных скамей и излагают свое мнение. Пэры входят и выходят – выходят быстро, а входят медленно, обязательно останавливаясь, чтобы отвесить вежливый поклон в направлении трона. Во время перерыва в дебатах я покидаю зал, чтобы выпить чаю, а когда возвращаюсь, то на часах уже четверть шестого, и баронесса Янг со скамей партии консерваторов говорит, что это один из самых печальных дней в ее политической жизни. Законопроект, утверждает она, означает конец Палаты лордов и исторической традиции, насчитывающей сотни лет. Реформа не наделит Палату демократической легитимностью, поскольку пожизненные пэры точно так же не демократичны, как наследственные.
Она довольно долго рассуждает в таком же мрачном тоне, а когда заканчивает, мне хочется встать и возразить ей. Если в Палате нет и, по ее мнению, не может быть демократии, поскольку она состоит исключительно из пожизненных и наследственных пэров, лучшим решением было бы вообще ее упразднить, и тогда мы все отправимся домой. Но мне не дадут слова, потому что я не записался заранее. Оглядевшись еще раз, я вижу, что в Палату вошла Джуд и заняла место ниже барьера. Она сделала прическу и надела чрезвычайно элегантный брючный костюм. Женщины здесь стали носить брюки всего лишь пару лет назад, а жены пэров – и того меньше. Брюки не назовешь удачным выбором для женщин с избыточным весом, хотя для толстых мужчин – тоже, разве что у последних нет выбора. Я улыбаюсь Джуд, и она вскидывает брови и улыбается мне в ответ. «Ужин?» – беззвучно спрашиваю я. «Да», – так же одними губами отвечает она.
Слово берет лорд Трефгарн, указывая – к ужасу тех, кто не удосужился посчитать, – что почти двести лордов внесли свои имена в список выступающих в двухдневных дебатах. Он говорит, что не намерен ограничивать свою речь семью минутами, и призывает правительство осознать, какая серьезная битва ему предстоит. Шесть часов. Я встаю и выхожу, приостановившись, чтобы пропустить Джуд в вестибюль Палаты лордов. Мы направляемся в комнату для гостей, чтобы выпить вина.
– Похоже, вам всем удастся сохранить свои титулы, – замечает Джуд, глядя на меня поверх большого бокала шардоне. – Вас по-прежнему будут называть «милордом», «светлостью» и все такое, и ваши дети по-прежнему будут наследовать титул.
Я тронут попыткой Джуд подбодрить меня, особенно с учетом того, что эта попытка исходит от женщины, которую знают как леди Нантер и «миледи» только здесь, а во всех остальных случаях она настаивает, чтобы ее звали Джудит Кливленд.
– Не понимаю, к чему вся эта суета. Половина пэров никогда здесь не появляется.
Я спрашиваю, что, по ее мнению, сказал бы на этот счет Генри. Мой прадед вызывает у нее жгучий интерес, и моя жена любит поговорить о его судьбе, хотя издательство «Пакстон Осборн», где она работает главным редактором, не собирается публиковать его жизнеописание.
