Правильные - страница 8

Братья отошли в сторонку и включили громкую связь – заулыбались, когда им ответил слегка искажённый расстоянием, но всё равно красивый женский голос, заговорили, перебивая друг дружку, и Егор услышал своё имя – значит, что-то рассказывали и о нём.

Вовка вжал трубку в ухо, рот прикрыл ладошкой – говорил негромко, искоса поглядывал по сторонам – заметив взгляд Егора, зло сузил глаза: «Не смотри!»

«Да и ладно!» – про себя ответил Егор.

Саша разговаривал громко – хохотал, было слышно:

– Ой, не могу! Ой, ха-ха!

Илья Антонович смотрел на Егора – будто ждал. Ждал. И Егор понял: майор ждёт, когда он, Егор, позвонит маме – наговорится, чтобы потом ещё осталось время ему – Илье Антоновичу. Время на то, чтобы поговорить с его мамой, мамой Егора.

– Блин!.. – слово само сорвалось с губ.

И тут Егор увидел Люсинду. Она ни с кем не разговаривала. Стояла молча. Держала свой телефон в руках и грустно смотрела на чёрный экран.

– А ты почему не звонишь… – Егор не произнёс нужного слова – замялся, чтобы всё-таки определиться с тем, кому должна звонить Люсинда. Ещё раз оглядел ребят – дошло что ни у кого из них нет отцов, и все они звонят мамам. И закончил: – Маме?

Получилось именно так, как получилось: «А почему ты не звонишь маме?»

– А у меня нет мамы, – Люсинда подняла на Егора взгляд – тяжёлый и почему-то обиженный.

И, совершенно не думая, Егор предложил – искренно:

– Тогда позвони отцу!

– Отцу?! – изумилась Люсинда. И вдруг! Неожиданно! Заулыбалась: – А почему бы нет?

Экран её смартфона засветился, палец задел экран – заиграло меню.

– Привет, мам! – сказал Егор в свою трубку. – Ты как?

– Нормально! – мама выдохнула – верно, ждала звонка. Спросила: – Как там Илья Антонович?

И что-то горячее тут же обожгло Егора – не «Как ты, сын?», а «Как там Илья Антонович?» – это что? Это нормально?! Это на каком плане у неё сын – на втором? На третьем?!

Он бросил злой взгляд на майора. Тот смеялся. Ему кто-то позвонил, и он говорил, говорил весело.

И Люсинда тоже смеялась.

Люсинда красивая.

Был у нас в группе Санька-афганец. В восемьдесят пятом демобилизовался. А времена ещё комсомольские были. И азарт какой-то имелся. Он, пока неженатый, к поисковикам пристроился. Год на северах работал, а летом – обязательно на запад. В Белоруссии в основном работали. И как-то сразу, в первом же заходе, металлоискатель у нас накрылся. Ну, накрылся, и всё тут. А места. Сапёры после войны, понятно, работали, но и после сорока лет взрывы были. То корова набредёт, то коза – бах! И готово. За людей боялись. Особенно за детей. Они ведь тоже в земле копались – и мины находили, и снаряды, и гранаты. Разбирать пытались. Сколько инвалидами в мирное время стали! Статистики нет, но, честное слово, много. А тут поле, и металлоискателя нет. А Санька. Он после Афганистана немного не в себе был – пил. Не то чтобы много, но – отработает, вечером сто грамм и спать. Без стопки уснуть не мог. Как-то проговорился мне. Главное, на трезвую голову. «Я, – говорит, – четыре раза в головной машине горел. Знаешь, что это такое?» Я не знал – в стройбате срочную прошёл. А он мне: «А ты представь, если сможешь: вокруг тебя все твои ребята огнём горят, мёртвые, а ты, сволочь, живой!» Я тогда спросил: «Сны снятся?» А Санька: «Голоса их слышу. Особенно под вечер. Пока работаю, не слышу. А как отдохнуть соберусь, так и начинается…» Так вот Санька. Он, жук, с утра в соседнюю деревню успел сбегать, на всех бражки местной притащил – по пути сам отхлебнул. Немного хлебнул. Выпивши, но не пьяный. «Чего вам эта железяка сдалась? – удивился. – Айда за мной!» И – на поле. А мы: «Стой! Куда?!» А Санька – нам: «Стой! Давайте вешку. Вот тут лежит.» И пошёл, и пошёл – всё поле, небольшое оно было, но всё равно – поле, провешил. Под вешками, я сейчас точно не помню, но, скажем так: восемь мин нашли, два снаряда и полтора десятка гранат. А потом мы уже и не удивлялись. Идёт где, идёт, и вдруг: стой! Все знали: точно какая-то смерть в земле осталась. Ну, с той войны – Отечественной, Великой. Санька потом всё чаще добавлять стал: вечером сто грамм, утром сто грамм, вечером, утром. Потом женился. Неудачно. Тут ещё два этих блюдолиза американских страну развалили. С работой не очень, с деньгами швах. Жена сперва запилила, затем загуляла. Санька запил вконец и даже очередного поля не дождался. Лучше бы на мину встал! А он. Анна Каренина, блин! Главное, ведь трезвый был. Трезвый! Вскрытие показало, что трезвый. Под поезд кинулся. Перед этим письмо написал, просил, чтобы мы маршрут сменили. А мы как наметили заранее, так и пошли. Дураки. Лёшка на гранате подорвался, ему два десятка осколков из ноги достали. Мне по кисти досталось. Ещё одному ухо пометило – мочку разорвало. Мы потом думали: Санька нас с того света уберечь постарался. Могло ведь хуже быть. С той гранатой, рядом совсем, два ящика снарядов откопали.