Он шел через гулкий, отделанный мрамором холл небоскреба, и люди, спешащие мимо, казались ему фоновыми объектами, неигровыми персонажами. Никто не мог видеть, что внутри него только что был развернут масштабный и сложный проект. Он сел за руль своего автомобиля – черного, идеально чистого седана, пахнущего кожей и озоном. Навигатор безэмоциональным женским голосом прокладывал маршрут к дому его родителей – в тот старый район с типовыми девятиэтажками, который он покинул много лет назад и который считал архитектурной ошибкой, символом эпохи компромиссов.
Пока машина плыла в потоке, город за окном превратился в набор данных. Кирилл не смотрел на здания, он видел их конструктивные схемы. Он не видел людей, он видел пешеходные потоки. Его мозг, отказавшись обрабатывать эмоциональную составляющую произошедшего, с удвоенной силой вцепился в то, что умел: в анализ и структурирование. Он мысленно составлял список документов: паспорт отца, свидетельство о рождении, СНИЛС, медицинский полис. Где они хранятся? В ящике отцовского стола, в зеленой папке. Он помнил это с абсолютной точностью. Он открыл на телефоне приложение для заметок и начал составлять список контактов, которых необходимо будет оповестить. Родственники. Коллеги отца с его старой работы. Соседи. Каждое внесенное в список имя было для него не живым человеком, а узлом в коммуникационной сети, который нужно было активировать в определенное время.
Квартира родителей встретила его запахом. Смесь корвалола, пыли и чего-то еще – сладковатого, тяжелого запаха остановившейся жизни. Этот запах был нарушением всех санитарных норм его собственного мира. В прихожей было темно и тесно от вещей, которых, по его мнению, здесь быть не должно: старые пальто, стопки газет, зонт-трость, который не использовали уже лет десять. Весь этот бытовой шум вызывал у него глухое раздражение.
Мать он нашел на кухне. Она сидела на низкой табуретке, сгорбившись, маленькая и потерянная. Она была не просто расстроена. Она была разрушена. Ее лицо, которое он привык видеть всегда подтянутым и контролирующим, превратилось в опухшую, серую маску. Халат был надет криво, седые волосы спутаны. Она не плакала. Она смотрела в одну точку, на старую эмалированную раковину с подтеками ржавчины. Хаос ее горя был настолько тотальным, что пугал его больше, чем сам факт смерти. Это была система, вышедшая из-под контроля.
«Мама», – сказал он. Не мягко, не сочувственно. А так, как говорят, когда хотят привлечь внимание вышедшего из строя механизма.
Она медленно подняла на него глаза. В ее взгляде не было узнавания, только тупая, всепоглощающая боль. Потом ее лицо исказилось, и она снова начала плакать – беззвучно, страшно, сотрясаясь всем телом.
Кирилл не подошел, не обнял ее. Любой физический контакт с этим хаосом казался ему опасным, как прикосновение к оголенному проводу. Он сделал то, что умел. Он внес в ситуацию структуру. Он положил свой планшет на кухонный стол, отодвинув в сторону чашку с недопитым остывшим чаем, и вывел на экран свой список.
«Нам нужно действовать, – его голос звучал в этой пропитанной горем кухне неестественно ровно и деловито. – Первое: мне нужны документы отца. Паспорт, полис. Второе: нужно позвонить в службу ритуальных услуг. Я уже проанализировал рынок, есть три агентства с оптимальным соотношением цены и набора услуг. Я склоняюсь к "Долгу", у них самые высокие оценки по клиентскому сервису. Третье: нужно составить список для оповещения…»
