Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - страница 15

Во всяком случае попытка умышленного извращения исторического Нечаева и нечаевского движения, данная Достоевским в его романе «Бесы», является самым позорным местом из всего литературного наследия «писателя земли русской» с его выпадами против зарождавшегося в то время в России революционного движения.

В заключение, чтобы покончить с Достоевским, любопытно будет привести мнение одной из участниц нечаевского движения, А.И. Успенской, знавшей лично самого Нечаева, и тёзкой асшифровки героя романа «Бесы», Николая Ставрогина, отдельные замечания полемического турнира, которые нашли место в современной литературе в связи с вопросом историче всвоих воспоминаниях А.И. Успенская говорит: «Мне было смешно, когда впоследствии приходилось слышать отзывы о нем (о Нечаеве. – А. Г.), как суровом и мрачном фанатике, или на сцене Художественного театра в драме …Ставрогин», переделанной, как известно, из романа Достоевского «Бесы».

Дальше этой гипотезы уже некуда идти. Возводить на Нечаева подобную клевету – это значит не только не учитывать никаких социально-политических условий тогдашней России, породивших нечаевское движение, но и обнаруживать историческую беспринципность. Но в подобных выводах Богучарский не одинок.

Вслед за Богучарским, Е. Колосов, который требует пересмотра отношений к Нечаеву, неожиданно заявляет, что «Нечаевская тактика не умерла, а воплотилась в Стефановиче. Но она не застыла и на нем. Нечаев родил Стефановича, после же Стефановича, хотя, как говорит Тун, его деятельность «не вызвала подражания», что совершенно верно, – явилось, тем не менее, еще худшее воплощение, нечаевщины» – Дегаев. Цель оправдывает средства, так охарактеризовал Достоевский Нечаева, и так же оправдывал себя Дегаев.

За Дегаевым много лет спустя пришел Азеф. Как это ни печально, но надо признать, что во всех этих вполне «случайных», в известном смысле, эпизодах проглядывает одна и та же нить развития.

Сделав огромнейшую натяжку от Стефановича к Нечаеву, E. Колосов в дальнейшем завершении своего положения мало, чем отличается от Богучарского.

Делать же переход от Стефановича к Дегаеву, к этому предателю партии «Народной Воли», – это значит не видеть логической ошибки в построении своего силлогизма (ссылка на авторитет Достоевского). А от Дегаева бросаться прямо к Азефу – это уже просто «от лукавого». В таком «пересмотре» ни Нечаев, ни историческая наука не нуждаются, и можно было не призывать современников к «ликвидации» исторических заблуждений о Нечаеве. Но в арсенале легенд о Нечаеве остается еще одна гипотеза, которая неожиданно вдруг всплывает у Л.Г. Деча.

Льву Григорьевичу Дейчу почему-то не нравится, что И. Успенская, родная сестра Веры Засулич, в своих «Воспоминаниях» отображает Нечаева не с общепринятой оценкой, как «мистификатора, лжеца, обманщика и кровожадного вампира».

В своей статье. Г. Дейч пытается опровергнуть положение А.И. Успенской, что Нечаев является выдающейся личностью на общем фоне общественно-революционной жизни того времени. A. И. Успенская нигде не говорит о «гениальности» Нечаева, она дает его таким, каким он был на самом деле, опровергая только ряд возводимых вокруг его имени «легенд». Но статья Г. Дейча представляет и другой интерес.

В ней он выдвигает свою собственную гипотезу о возможных отношениях Нечаева к народовольцам. Полемизируя с народовольцами на страницах повременной печати, Л.Г. Дейч не может успокоиться, что народовольцы после установления сношений с томящимся в Алексеевском равелине более 8 лет Нечаевым решили освободить его и устроить ему побег из равелина.