«К этим-то людям, – писал чуть позже Дюма, – мы и отправились, чтобы посетить их в священном месте, – в святилище огня Атешгах. После двухчасовой езды мы прибыли на вершину холма, откуда нашим взорам представилось море огней. Вообразите себе равнину почти в квадратную милю, откуда через сотню неправильных отверстий вылетают снопы пламени. Ветер развевает их, разбрасывает, сгибает, выпрямляет, нагибает до земли, уносит в небо и никогда не в состоянии погасить. Средь островков огня выделяется квадратное здание, освещенное колышущимся пламенем. Оно покрыто белой известью, окружено зубцами, из коих каждый горит, как огромный газовый рожок. Позади зубцов возвышался купол, в четырех углах которого пылает огонь.
Мы прибыли с западной стороны и потому вынуждены были объехать кругом монастырь, в который можно войти только с востока. Зрелище было неописуемым, захватывающим, такая иллюминация бывает только в самые праздничные дни».
Чистый и спокойный священный огонь горел две тысячи лет, скрытый в земле нефти, и был неугасимым. Однако, когда Дюма приехал в Атешгах, где их религию, религию зороастризма, не преследовали, жрецы показали внутреннее строение храма, в центре которого стоял алтарь с куполом, под которым и горел священный огонь. В четырех углах алтаря пылали еще четыре гигантских пламени, а вокруг располагалось множество глубоких колодцев, над которыми также вставало священное пламя.
Из Атешгаха Дюма и его спутники возвратились в Баку. На следующий день Дюма обошел базары и лавки Баку, интересуясь более всего коврами, персидскими тканями и разного рода оружием. Он убедился, что «Восток, – это благовония, драгоценности, оружие, грязь и пыль», но это, по его же словам, – «чаши, какие можно видеть в „Тысяче и одной ночи“, головные уборы султанш, пояса райских красавиц».
А вечером на небольшом паруснике Дюма вышел в море и стал очевидцем такой картины: «Матрос взял в обе руки по пучку пакли, зажег их от фонаря и бросил в море. В ту же самую минуту море вокруг нас воспламенилось на четверть версты, как огромная пуншевая чаша. Мы плавали буквально посреди пламени… Море горело островками, более или менее обширными. Мы плавали в проливах, хотя иногда гребцы перевозили нас по этим горящим островкам. Это было, конечно, самое любопытное и самое магическое зрелище, какое только можно себе представить и какого, я думаю, не найдешь нигде, разве что только в этом уголке света».
Поднявшийся сильный ветер погасил все огни и Дюма со своими спутниками вернулся на берег.
Побывав в последующие дни на мусульманском празднике в честь Шаха-Хусейна, осмотрев дворец Шаха-Аббаса II, совершенно заброшенный и пустынный, некогда считавшийся шедевром арабской архитектуры XVII столетия, и осмотрев Волчьи ворота – «странное отверстие, образовавшееся в скале и выходящее на долину», 11 ноября 1858 года наши путешественники покинули Баку и двинулись к Шемахе. По дороге они встретили офицера, выехавшего навстречу Дюма из Шемахи по приказу местного вице-губернатора. К полуночи они приехали в Шемаху, где им был приготовлен уютный особняк с ужином, ожидавшим их на столе.
На следующий день Дюма, конечно же, обошел базар, полюбовался на немногочисленные шелковичные деревья и был приглашен на танцы трех местных гурий, которые, впрочем, не произвели на него впечатления.
Следующим городом, где остановились путешественники, была Нуха. Город напоминал Кизляр по бесконечным бесчинствам, творившимся круглые сутки. Вечером Дюма и Муане, побывав на народном празднике, увидели человеческую голову, нанизанную на палку. Эту голову принес нукер, по приказанию офицера Бадридзе, высланного с группой милиционеров охранять порядок на празднике. Убит был лезгин, и его-то голову и прислал Бадридзе, докладывая, что он хорошо несет службу.
