«В Санкт-Петербурге, – писал Дюма, – выходят в свет только четыре журнала, вызывающие сенсацию своим появлением. Отведем главное место „Современнику“, он его заслуживает. Директором и редактором „Современника“ являются господа Панаев и Некрасов».
К этим-то верным друзьям, исповедующим одни и те же политические и литературные взгляды, более того, живущим зимой в Петербурге, а летом – на даче, но всегда – в одной квартире и в одном доме, – и поехали теперь Дюма и Григорович.
В это лето они сняли дачу возле деревни Мартышкино, между Петергофом и Ораниенбаумом. Дюма и Григорович угодили к обеду, который супруги Панаевы, Некрасов и еще четверо их друзей устроили на полянке возле дачи. Увидев подъезжавших, все они радостно закричали и бросились навстречу к новым гостям.
Лишь Некрасов был сдержан и немного смущен тем, что не говорит по-французски. Муж и жена Панаевы сразу же очень понравились Дюма, впрочем, он видел, что и им он тоже сильно понравился. Что же касается Некрасова, то Дюма удостоил его такой характеристики: «Я слышал от многих, что Некрасов не только великий поэт, но и поэт, гений которого отвечает на запросы времени».
Отобедав у Панаевых, Дюма и Григорович поехали в близлежащий Ораниенбаум, где осмотрели дворец, в котором произошло отречение от трона Петра III, и логика событий, произошедших летом 1762 года, повела их на мызу Ронша, где погиб Петр III. Мыза была в тридцати верстах от Ораниенбаума, и Дюма с Григоровичем отправились туда следующим утром в обычной крестьянской телеге. Когда они добрались до Ронши, то были поражены и красотой огромного дома, и великолепием окружавшего его английского парка, и богатством оранжерей, где были и персики, и ананасы, и абрикосы, и виноград, и вишни.
После того, как Дюма и Григорович вернулись во дворец Кушелева-Безбородко, прошло шесть недель после приезда французских путешественников в Петербург.
Многое Дюма осмотрел, со многим познакомился и решил отправиться в соседнюю Финляндию, но путь туда Дюма проложил через Шлиссельбург, Коневец, Валаам, Сердоболь и Ладогу. Дюма с тремя сопровождающими сел у Летнего сада на пароход и пошел вверх по Неве мимо дома Кушелевых, откуда с балконов приветственно и сердечно махали им платками и шляпами хозяева, домочадцы и гости.
…У истока Невы, закрывая путь в Ладожское озеро, стояла крепость Шлиссельбург, низкое и мрачное здание с тяжелым каменным замком, ключами к которому служат пушки. «Французская пословица гласит: „Стены имеют уши“. Если бы стены Шлиссельбурга, кроме ушей, имели еще язык, какие мрачные истории они могли бы рассказать!» – писал Дюма. Внутри Шлиссельбургской крепости, на ее дворе, Дюма и его спутники пробыли не более часа и, пересев на более крупный пароход, двинулись по бурной Ладоге к острову Коневец, где стоял Коневецкий монастырь. Побывав на острове, Дюма посетил Конь-камень – большую скалу, на вершине которой, еще в дохристианские времена, язычники и финны приносили в жертву лошадей, – так, во всяком случае, писал Дюма в своей книге. Но более всего экзотичными показались ему ладожские тюлени – маленькие и черные, очень пугливые и осторожные, не подпускающие к себе охотника даже на расстояние выстрела.
В десять часов утра пароход отчалил и пошел на Валаам, но тут вдруг пал такой густой туман, что не видно стало даже лиц пассажиров, стоящих рядом. А затем вдруг совершенно неожиданно разразилась буря, но она оказалась недолгой, и через два часа пароход подошел к Валааму.
