Прикоснуться к прекрасному - страница 3

– Да, ты говорил. – Теперь тяжело вздохнула она. – В общем, я измерила давление. Это какой-то кошмар. Очень высокое. – Валентина Ивановна глянула на бабушку, тяжело и с хрипами дышащую. – Я ей попыталась дать таблетку, но она не смогла выпить.

Не уверен, что это здесь к месту, но меня всегда почему-то напрягало выражение «выпить таблетку». Мы можем выпить воду, сок, да что угодно жидкое. Но…таблетки? Они ведь твёрдые, значит, их не выпивают. Их принимают внутрь, проглатывают, но уж точно не пьют. Разве что запивают.

Мой взгляд метнулся к таблетке от давления и стакану воды, стоявшему тут же рядом, на столе. Этот стол стоял здесь столько, сколько я себя помню. Маленький, но всё необходимое бабушке на нём спокойно умещалось. Дело в том, что бабушка была парализована уже целых девятнадцать лет. Девятнадцать, мать их, лет! Я даже представить не могу, чтобы подобное случилось со мной. «Да и она не могла», – думал я, каждый раз смотря на то, как она дотягивается своей слабой рукой до тяжёлого чайника с горячей водой, а вторая рука мёртвым грузом покоится у неё на коленях. И ладно, если бы бабушка могла ходить, но нет. Сука-болезнь решила иначе, и лишила бабушки такой способности, парализовав вместе с левой рукой и левую ногу.

– Не понимаю, за что со мной так, – порой говорила она мне. – Никогда никому ничего плохого не делала. По жизни всем помощницей была.

Я тоже не понимал, особенно после её рассказов о том, как она с подружками по молодости разные добрые дела творили, но мог ли вообще? Такая уж штука, наша жизнь. И сложная, и временами скотски несправедливая. Поток моих мыслей прервала соседка:

– Мне сейчас надо отойти, а ты посиди с ней. Я скоро приду. – Она уже начала уходить, но остановилась и добавила: – Скорую там ещё высматривай, хорошо?

– Хорошо.

Она ушла к себе в квартиру, а я сел на старое скрипучее кресло, на котором так любила сидеть моя мама, когда мы с ней приезжали сюда. Я обычно сидел на маленьком деревянном стуле рядом, ну или стоял. Бабушка взглянула на меня и начал что-то с большим трудом выговаривать. Я наклонился ближе и прислушался, но хоть убейте, ни слова не понял. Мне было очень гадко. Я не знал, что делать.

«Ну не могу же я игнорировать её попытки говорить!»

Мысль казалась правильной, так что я встал с кресла, которое сразу же издало громкий скрип и подошёл к бабушке, опустившись у дивана на одно колено и наклонившись поближе к её лицу. Закрыл глаза и снова прислушался…

– Ты…как… Ты как?.. – кое-как разобрал я, а потом открыл глаза.

– Хорошо. – Я кивнул головой. – Я хорошо. – И улыбнулся, взяв её за руку. Ту, что не парализована, чтобы она почувствовала меня.

«Проклятье».

Меня захлестнула волна жалости и неописуемого желания помочь. Сделать хоть что-то. Но я не мог. Не мог, мать меня. Кто-то может сказать, что я уже кое-что делал: был рядом. Так-то оно так, но мне этого было недостаточно. Я встал и вышел на балкон, глянуть, не едет ли к дому машина скорой помощи. Как я и ожидал, её не было. Был лишь пёс, одиноко сидящий у двери одного из подъездов. Вообще я не любитель собак, но этого никогда не обходил стороной; всегда проходил рядом и даже здоровался с ним. Он был пухлый и побитого вида, сама безобидность. И не обманчивая, как это часто бывает, а настоящая. Я ещё ниже опустил голову и закрыл глаза, вдыхая тёплый воздух того летнего дня, который так хорошо начинался. Я как будто физически ощущал весь тот тяжёлый груз, который медленно опускается мне на плечи, занимая место беззаботности и весёлости, ради которых я так трудился на учёбе. Меня не просто раздражало, меня злило то, что всё то ради чего я и мои друзья-одногруппники усердно трудились, у меня просто отбирают, не дав им насладиться.