Тут она попала в точку – ректор миссионерского колледжа не мог никому запретить молиться. Он указал в направлении, в котором ушла Элис.
– Безусловно, мисс Мистри. Часовня находится в конце коридора.
Первин медленно двинулась по галерее, взгляд скользил по черным и желтым плиткам в технике энкаустики – она искала, нет ли где следов падения чего-то еще, вместе с Френи. Пол по краям коридора выглядел на удивление чистым, как будто его тщательно вымыли с утра, а вот посередине отпечатались следы – их оставили студенты по дороге в часовню. В северном конце коридора находилась лестница, но Первин чувствовала, что ректор все смотрит ей в спину. Подняться наверх он ей точно не позволит.
Первин открыла тяжелую деревянную дверь часовни, тихо закрыла ее за собой; в помещении стояли скамьи из тикового дерева. Сквозь красные, золотистые и зеленые стекла витражей струился свет. Библейские сюжеты на окнах Первин рассмотреть не удалось – окна были открыты, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха.
Достопочтенный Салливан стоял за кафедрой, склонив голову:
– Господь всемогущий и бессмертный, даруй нам жизнь и здоровье и услышь молитвы наши за слугу твою Френи; будь к ней милостив и, буде на то воля твоя и твое благословение, да обретет она вновь здравие телесное и душевное…
Слышать это было неприятно – достопочтенный Салливан говорил так, будто еще есть какая-то надежда. Студентам потом будет только тяжелее. Впрочем, ему, как священнику, положено дарить утешение.
Первин увидела, что Элис сидит в самом последнем ряду, места с обеих сторон от нее свободны. Первин устроилась рядом, взяла подругу за руку. Ладонь была холодна как лед. Первин молча начала произносить молитву, древние слова Авесты и зороастрийской веры заполнили мысли, заглушили английскую речь.
Через некоторое время Элис прошептала:
– Хорошо, что ты пришла. А то я все реву.
– Сочувствую, Элис, – прошептала Первин.
– Да за меня не переживай. А вот родители Френи… – Элис запнулась. – Нужно им сообщить, как ее ценили в колледже. И я хочу им сказать, как она мне нравилась.
Первин вспомнила слова Френи о том, что ее старший брат умер. Получается, родители лишились обоих детей – ужасная участь.
Она подумала об изувеченном лице Френи, ее простеньком, неплотно завязанном сари. В смерти Френи стала полной противоположностью опрятной толковой студентки с полной сумкой книг.
Сумка. А ведь сумки рядом с телом не обнаружили. Но Френи наверняка пришла в колледж с ней.
Первин задрала голову повыше и прошептала подруге в ухо:
– Ты не могла бы после службы подняться на третий этаж? У Френи была сумка из коричневой ткани. Рядом с телом ее нет.
– Ладно. А зачем?
Сидевшие неподалеку студентки, среди которых была и Лалита, начали вслушиваться в их разговор, а не в бубнеж достопочтенного. Первин качнула головой:
– Позвони мне вечером.
Выйдя из полумрака часовни, Первин моргнула, привыкая к свету. В саду повсюду мелькали полицейские. Она зашагала по галерее, проходившей перпендикулярно газону. На полдороге ее остановил светловолосый англичанин – тот, который раньше разговаривал со священником.
– Прошу прощения, мадам. Здесь проход запрещен. – Легкий ирландский акцент, приятно рокочущие звуки «р». Первин подумала: а может, это мистер Грейди, преподаватель, который так нравился Френи?
Она решила прикинуться бестолковой и ответила:
