Он дышал ей прямо в лицо – дыхание жаркое, отдающее спиртным.
– Ну еще бы, ты себе что угодно можешь позволить. Что это там у тебя в портфеле? Денежки мужа?
Первин с первой же секунды поняла, что настроены они агрессивно. Ценного в портфеле было немного, но ей он был дорог другим – как символ полученного ею образования, ее работы, статуса женщины, которая больше чем просто девушка из хорошей семьи.
– Не трогайте меня! – взмолилась она и тут же увидела, что младшему все это не по душе. Однако двое других шагнули ближе, оттолкнули ее руки и потянули за край сари, надежно заткнутый за пояс. Первин громко закричала, поняв наконец, что ее собираются раздеть.
Ее объял ужас, и тут ее резко толкнули в сторону. Ладонь сжалась в кулак – выпускать портфель Первин не собиралась. Толкнул ее мужчина, парс, – их подошло сразу несколько, все в парадных белых одеждах. Однако, когда они схватились с ее обидчиками, с губ их начали срываться проклятия.
– Уходите! – крикнул ей один из них.
Первин, придерживая сари на груди, поспешила прочь. Ждала услышать за спиной шаги, но не услышала – мужчины слишком увлеклись потасовкой.
Первин бежала, пытаясь приподнимать повыше подол сари, чтобы не наступать на него сандалиями; портфель она держала перед собой. Каждый выдох будто когтями вырывали у нее из груди.
Шаг она замедлила, только завернув за угол и почувствовав себя в безопасности. В уголках глаз стояли слезы. Она оплакивала и саму себя, и Бомбей.
Оказалось, что станция Чарни закрыта. Поняла Первин это, увидев констебля и ряд деревянных барьеров. Полицейские усмиряли драки у входа.
Первин шла, пошатываясь, оглядываясь по сторонам, обходя группы людей, которые явно были готовы перейти от словесных перепалок к рукоприкладству. Некоторые убегали, но Первин прекрасно знала, что ни за что не пробежит два с лишним километра до Мистри-хауса.
Она почувствовала облегчение, когда узнала в одном из прохожих Наваза Вадью, поверенного лет семидесяти, жившего неподалеку от них на Брюс-стрит. Возница как раз подсаживал его в конное такси.
– Мистер Вадья! – выкрикнула Первин и устремилась к нему.
– Мисс Мистри. Рад вас видеть в столь знаменательный день. А где ваши родные? – осведомился он с улыбкой.
– Я здесь без них. И пытаюсь попасть на Брюс-стрит. Вы не могли бы… – Она умолкла, поняв, что сейчас расплачется.
– Прошу вас, садитесь. – Мистер Вадья жестом пригласил ее в такси. – Только поживее: возница говорит, что в некоторых районах беспорядки. И они могут распространиться!
– Я вам бесконечно признательна. – Первин поблагодарила бы мистера Вадью пространнее, если бы успела восстановить дыхание. Она уселась в экипаж, стараясь по мере сил привести в порядок свое сари – так, чтобы спутник не заметил, в каком она раздрае.
Мистер Вадья тянул шею, смотрел на дорогу:
– Здесь пока все тихо. Но сколько полиции! Кишат как муравьи. Хорошо, что их так много.
Через пятнадцать минут они добрались до Брюс-стрит, и мистер Вадья сказал:
– Вон ваш дурван[19] стоит снаружи. Мустафа всегда на посту.
– Да. На него можно положиться. – Первин еще раз поблагодарила мистера Вадью за его доброту и поднялась по ступеням на крыльцо, где ее ждал Мустафа.
– Вы вернулись, альхамдулилах![20] – При вознесении хвалы Аллаху голос Мустафы дрогнул. – В городе беспорядки. Мистри-сагиб позвонил из конторы строительной компании и очень разволновался, узнав, что вы не дома.
