И, правда, отец пришёл около шести вечера с двумя серьёзными людьми. Началось то, что я никогда не любил – знакомство:
– Это Олег Павлович. А это Валентин Николаевич.
Отец всегда представлял гостей по имени отчеству. На меня это навевало тоску. «Учись общаться по правилам взрослого мира», – объяснял папа.
После церемонии знакомства я был отпущен. Интерес, с которым разглядывали меня эти люди, вызвал предположение, что говорить сегодня они будут не только о работе, но и обо мне. Я сел в своей комнате и, приоткрыв дверь, услышал всё, что происходило в отцовском кабинете.
– Понимаете, когда он рассказывал, возникало много нюансов. А вот в письменном варианте кое что исчезло. Он упростил повествование. Но это всё цветочки. Вот послушайте…
Щёлкнул магнитофон, и одна за другой прозвучали две последние записи. Воцарилось молчание. Первым взял слово Олег Павлович:
– Безусловно, всё это выходит за рамки обычного. Но давайте попробуем разобраться. Как обыватель я потрясён услышанным. Но как историк, не вижу доказательств. Литературный талант, который следует развивать, пестовать – вот, пожалуй, и всё.
– Скажу как психолог, – продолжил Валентин Николаевич, – мальчик в переходном возрасте. Психика подростков очень подвижная. И с экспериментами надо быть поосторожнее.
– Сначала я думал так же, как вы, но вскоре понял, что всё не так просто, – сказал отец. – Знаете, я ведь сразу после первой записи задал вопрос коллегам, где и как они нашли наконечник стрелы. И всё совпало. В левой лопатке, точно, как в его истории.
– Может быть, он что-то уловил из ваших рассказов, – сказал Олег Павлович.
– Исключено. О том, где нашли наконечник стрелы, я узнал позже.
– Это может быть просто совпадение. Смертельное ранение в область левой лопатки – это же так естественно, – произнёс Валентин Николаевич.
– А как же детали? – не сдавался отец.
– Какие детали?
– Ну, к примеру, что лошадям обвязывали копыта, чтобы приглушить их шаг, или то, как переносили тлеющие угольки.
– Во-первых, он весьма начитанный мальчик, а его отец, как-никак, историк. Во-вторых, как подтвердить или опровергнуть то, о чём он говорит. И не думаете ли вы, что все эти детали рассказала ему стрела? – спокойно вопрошал Валентин Николаевич.
– Я готов поверить, что передо мной импровизатор – этакий новый Лопе де Вега или Франсуа Вийон, но к ясновидению это не имеет отношения. Что мы знаем о ясновидящих? Перед их внутренним взором проносятся картины, и они озвучивают свои видения рваными фразами, метафорами, аллегориями. А здесь? Спокойное повествование, литературный слог, – это был голос Олега Павловича.
– Позвольте поспорить. Во многих предсказаниях античных пифий слог весьма изысканный. А Нострадамус, к примеру, вообще писал свои катрены в стихах, – возражал Валентин Николаевич.
– Там не было конкретики… Туманные намёки, не более. А здесь всё до предела ясно. Единственная странность, нет ни имён, ни названий местности… Наконец, нет дат. Вы это тоже заметили? Он обходит всё это, словно острые углы.
– Конечно, я обратил на это внимание, – согласился Валентин Николаевич. Мне кажется, для мальчика всякая вещь – лишь повод для рассказа. Отталкиваясь от неё, он сочиняет историю. Эта сфера воображения, творческой, богатой фантазии.
– Однако и с берестой, и со стрелой есть совпадения, от которых не отмахнёшься, – настаивал отец.
– Слушайте, а не могли бы вы позвать его… Хотелось бы увидеть, как это происходит, – сказал Олег Павлович.
