С протяжным воплем Пинкодик шлепается в бассейн, недолго барахтается в нем и, выплыв на поверхность, кричит мне:
— Ты псих, Барс!
— О да! — киваю, не споря, и залезаю на перила.
— Эй! Нет! Не смей это делать!
— Я же псих, Пинкодик! Лови меня!
Сорвавшись вниз, плюхаюсь посреди бассейна, волной накрыв свою подружку с головой. Ловлю ее у дна и вытаскиваю на поверхность, где барахтаясь ногами, даю нам перевести дух.
— Ты… ты… ненормальный, Барс, — тяжело дыша, говорит Пинкодик, обеими руками вцепившись в мои плечи.
— Вот это называется заряд бодрости, а не щадящая пенка для купания, — смеюсь я, и в этот момент между нами всплывает резиновая уточка.
Переглянувшись, поднимаем головы и, морщась от солнца, всматриваемся в балкон. Мало ли кто или что решит вслед за нами спрыгнуть. Если полетит шкаф или, не ровен час, моя бабуля, то нам лучше грести к берегу.
— Ребятишки, — опускает наши лица та самая бабуля, держа в руках надувного фламинго, — только не говорите, что мою вишневку нашли. А то меня пугает ваш… заряд бодрости.
5. Глава 5. Вася
Просушив волосы крутым феном сестры, собираю их в тугой хвост, нахожу в комоде ее плюшевую пижаму, подворачиваю штаны и рукава, чтобы не утонуть в ней, и спускаюсь на первый этаж. Барс валяется на диване, бесцельно переключая каналы на телевизоре, а его бабушка хлопочет на кухне.
— А ты у нас че, сильно красивый — помогать? — бросаю Барсу, уперев руки в бока.
— У меня аллергия на острое, — монотонно напоминает он.
Скольжу взглядом по натертой морковке, маринующейся в остром соусе, и перевожу его на стопочку свежих блинов, которая постепенно увеличивается.
— О, блинчики с перчиком чили! Мои любимые!
— Как — с перчиком?! — Барс подскакивает с дивана, выронив пульт.
— Как ты живенько встал, — улыбаюсь, пожонглировав тремя апельсинами и направив их своему другу. — С тебя сок!
Поймав один, но получив в плечо и в лоб от остальных двух, Барс морщится, застонав сквозь зубы.
Я закрываю рот обеими руками и замираю на месте.
— Прости, — издаю мышиный писк.
— Да не извиняйся ты перед ним, — подсказывает мне бабушка. — За что там трястись? Головенка-то пустая. — Она ставит блины на стол и залезает в жарочный шкаф, откуда тянется ароматный запах запеченной индейки.
— Ба! Ты так-то моя бабушка!
— Вот поэтому я до сих пор жива. Как тебе, пустоголовому, наследство отписывать? Нормальный внук уже женился бы, правнучка бы мне подарил.
— Мне всего двадцать четыре. Рано еще жениться. — Барс подбирает с пола апельсины и кладет их в раковину. — И на твою последнюю днюшку я подарил тебе манчкина. Он лучше правнуков.
— Когда твоему деду было двадцать четыре, у нас уже была твоя двухлетняя мать! — спорит бабушка. — Васенька, зажги лампы, будь добра.
В доме и правда уже тускло. Летние сумерки хоть и долгие, но не бесконечные.
— И свечи на стол поставь. Люблю ужинать при свечах.
Потянувшись к верхнему шкафчику, сталкиваюсь с развернувшимся ко мне Барсом и цепенею под натиском его ярких бирюзовых глаз, в которых так и булькает раскаленная лава тихого, но жаркого вечера.
Пристально глядя на меня, он открывает дверцу шкафа, вынимает упаковку со свечами и молча подает мне.
— Мы тоже любим ужинать при свечах, — чуть ли не бесшумно шевелит он своими чувственными губами в окружении аккуратной ухоженной щетины и облизывает их кончиком языка.
Барс из тех, кто не просто знает цену своей внешности, но и умело применяет ее. Все его жесты и повадки настолько отточены, что я порой теряюсь, когда он фальшивит, а когда искренен. И все же хочется надеяться, что я для него немножко больше, чем очередная игрушка.
