– Но они же убьют тебя! – Анна схватила руку отца и прижалась к ней губами.
– Да, скорее всего, так.
– Тогда я останусь с тобой.
Генерал с силой прижал к себе дочь и, сжимая в объятиях, зашептал:
– Анна, ты должна жить, выжить. Понимаешь? Если для тебя ещё что-то значит слово больного старика, то заклинаю: уходи немедля. Вероятность того, что меня оставят в живых, мала, но я хочу принять смерть достойно. Защищая свой дом, свою честь и имя. Все издевательства и насмешки я готов снести. Быть убитым? Да разве это страшно? Страшно смотреть, как гибнет твоё дитя, как сносит издёвки. Позволь мне до последнего остаться человеком чести. Уходи. Если они попытаются что-то сделать с тобой, я не вынесу. Я просто превращусь в жалкого старика, по ошибке надевшего на себя погоны генерала. Понимаешь?
– А что же будет со мной? А как же я? – Анна отодвинулась от отца и посмотрела на него покрасневшими от слёз глазами.
Генерал глубоко вздохнул и потёр рукой бледную щёку Анны.
– К сестре моей, игуменье Ефимии, в монастырь поезжай, там укройтесь. Примет она, знаю. От меня вестей жди, а помереть мне – судьба… – При этих словах у Анны вновь брызнули слёзы. – Алексея разыщи. Вижу, есть промеж вас что-то. Вижу и радуюсь, лучшего супруга я тебе пожелать и не мог. Живи, Анна, детей роди, про нас рассказывай. Небо голубое рассматривай, фиалки сажай, люблю я их, знаешь ведь. Главное – выживи, главное – дыши. Дай бог, война закончится эта, домой вернись, здесь место Зуевых. Здесь мы родились, здесь нам и помирать.
С улицы послышались отдалённые крики и выстрелы. Зоя испуганно прижалась к стене и перекрестилась.
– Зоенька, уводи Анну, Христом Богом прошу! – Василий Васильевич напоследок обнял дочь, перекрестил заплаканную девушку и, подгоняя их, указал на заднюю дверь. – Дворами уходите, коней не бери, заметны будете. Лесом не более пятидесяти вёрст будет. Да храни тебя Господь, доченька, и тебя, Зоенька. Бегите.
Игуменья Ефимия, в миру Мария Васильевна Зуева, была для женщины необычайно высокого роста. Облачённая во всё чёрное, с сжатыми губами и внимательным суровым взглядом, она наводила ужас на послушниц, возвышаясь над ними и беспрестанно перебирая чётки в руках.
Тётку Анна не любила и побаивалась. Когда игуменья навещала родственников в Зуеве, Анна пряталась под кроватью в своей комнате и оставалась там до отъезда гостьи. После всегда бывала наказана матерью. Стоя на коленях перед иконой, молила Господа о прощении и обещала Всевышнему, что в следующий раз с радостью будет ждать приезда послушницы Господа, молиться вместе с ней и слушать слово Божие. Но проходило время, с новым визитом приезжала Ефимия, и Анна, позабыв о своих обещаниях, опять от неё пряталась.
Анна в Бога верила, старательно повторяла за набожной матерью в церкви псалмы, усердно крестилась и молилась перед сном.
После смерти Анастасии Павловны вера во Всевышнего в девочке надломилась, чем она по простоте душевной незамедлительно поделилась с тёткой. Потемневшая лицом игуменья сообщила ошеломлённому Феликсу, что в девке поселился бес, и увезла Анну в Покровский Воронежский монастырь на воспитание.
Перевоспитать своенравную девицу ей не удалось. Через месяц Анна объявила, что если немедля не будет отправлена домой, то начнёт голодовку.
Вернувшись в Зуево и прижавшись к отцу, она заявила, что ноги её больше не будет в монастыре.
