Проблема истины в гражданском судопроизводстве - страница 4

В Средневековье ученые-схоласты (Филон, Августин) истину трактовали в русле христианской традиции, как путь к Богу или вслед за Платоном в виде сверхчеловеческой трансцендентной сущности[11]. Это породило отказ от рационализма, возврат к которому произошел лишь в Новое время.

С данного момента понятие истины обогатилось элементом «адекватности», т. е. соответствия мысли реальности, выражавшейся в субъективной достоверности. Господство естествознания спровоцировало уверенность в том, что наука способна открыть такие сведения об объективно существующем мире, которые будут справедливыми независимо от каких бы то ни было условий. Иллюстрацией тому служили знания, полученные в области механики и физики. «Человеческий разум, – писал Галилей, – познает некоторые истины столь совершенно и с такой абсолютной достоверностью, какую имеет сама природа…»[12] Все это в конечном счете привело к выводу о том, что наука – совершенный способ разрешения всякой задачи и в самых широких пределах, только с ее помощью возможно установить истину.

Радикальные преобразования, затронувшие науку в середине ХIX – начале ХX в., заставили вновь обратиться к вопросам типа: что есть истина и постижима ли она? Но речь теперь шла не столько о выявлении общих закономерностей мира, сколько о конкретике познания. Гносеологическое философское исследование стало критиковаться за слишком общее понимание всякой сущности и процесса познания вообще.

Другими словами, весь комплекс черт, образующих философскую концепцию той или иной проблемы перестал рассматриваться как всеобщее явление духа или разума. Появились конкретные познавательные ситуации, которые не могли быть разрешены лишь на основе каких-либо общих критериев, поэтому возникла необходимость в изучении частностей с привлечением различных методов и способов. В связи с этим толкование познания производилось через его многоуровневость, ступенчатость структуры, где каждый уровень наделялся своей значимой особой сущностью. Следствием этого явилось добавление к основным вопросам еще ряда: об объективности истины, ее абсолютности, относительности и конкретности[13].

В этот период выделились несколько точек зрения. Сторонники объективного идеализма полагали, что об истине нужно рассуждать как о «надвременном» явлении, и поскольку это так, нет смысла приписывать ей временное бытие[14]. Представители субъективного идеализма, напротив, абсолютизировали субъективную сторону процесса познания, чем поставили под сомнение объективность истины[15]. Многочисленные направления агностицизма (материалистическое, идеалистическое, сенсуалистическое, рационалистическое, юмовское, кантовское и т. д.) вообще сводились к непознаваемости мира. Так, К. Пирсон писал, что мы похожи на телефониста из телефонной станции, который не может подойти к абонентам ближе, чем обращенный к нему конец телефонного провода, а потому мы ничего не знаем о природе вещей, о том, что находится на другом конце нашей системы телефонных проводов[16]. Теоретики, отстаивавшие прагматизм, говорили, что истинное – это удобное в образе нашего мышления и не более[17].

Материалисты признавали объективную истину и определяли ее так: истина есть правильное отражение действительности в мысли, проверяемое при помощи критерия общественной практики. Одновременно, часть из них заявила, что состояние науки свидетельствует о наличии абсолютных истин и противопоставила таковые относительным истинам. Например, К.Е. Дюринг, трактуя вопросы науки в целом и исторической науки, в частности, подчеркивал то обстоятельство, что существуют неопровержимые положения, о которых можно сказать как об окончательных, вечных истинах