Официально «модуль согласия» был лишь частью аналитического ядра проекта «Алетейя»: нейросетевая система, предназначенная для анализа противоречивых свидетельств – визуальных, аудиальных, текстовых, поведенческих – и вывода консенсусной версии происходящего с указанием уровня достоверности для каждого фрагмента. Фактически – это был интеллект, способный сказать: «Вот что, скорее всего, было на самом деле», даже если все участники событий давали разные показания, и даже если сами не были уверены.
Проще говоря, это был судья.
Только без эмоций. Без предпочтений. Без личных травм и утреннего настроения.
– Тиа, ты доделала матрицу перекрёстной верификации по временным срезам? – спросила Элиза, просматривая журналы загрузки.
– Да, но… – Тиа замялась. – Я столкнулась с одним нюансом. Если один из свидетелей явно врёт, но его показания статистически ближе к усреднённому мнению остальных – что делать?
– Принцип приоритета достоверности, – машинально отозвался Даниэль. – Но с поправкой на контекст. Мы же вшили в систему эталон доверительных кривых, помнишь?
– Вшили. Но у нас нет эталона на манипуляторов, – возразила Тиа. – Точнее, он есть, но они всё ещё слишком хорошо маскируются под разумных.
– Добро пожаловать в человечество, – вздохнул Грегори. – Тут каждый второй – маскирующийся манипулятор. Иногда даже перед самим собой.
– Тем более, – сказала Элиза. – Именно поэтому модуль должен учитывать весовую погрешность намерения. Это главное отличие от обычного анализа данных. Мы оцениваем не просто что сказано, а почему и как это было сказано.
– Интенсиональный фильтр? – оживился Даниэль. – А что, если… секундочку… – он заскользил пальцами по панели, открывая новую ветку кода. – Если мы введём параметр «прогноз на искренность»?
– Звучит как «погода по лжи», – хмыкнула Тиа.
– Не, серьёзно, – сказал он, уже полностью погрузившись в строчку кода. – Мы же можем построить модель, которая не просто классифицирует высказывание как ложь или правду, а оценивает вероятность того, что человек сам верит в свою версию.
– Самообман, – кивнула Элиза. – Это и есть главный враг верификации. Отличная идея. Добавь это в блок когнитивной прозрачности.
– Так и запишем: модуль будет оценивать достоверность информации не как бинарную истину, а как континуум веры – от полной уверенности в вымышленном до сомнительного ощущения правды, – прокомментировал Грегори. – По-моему, это ближе к реальности, чем любой новостной выпуск.
Час спустя, модуль был собран в черновом режиме. Он ещё не знал, как правильно звать ложь по имени, но уже учился догадываться, когда истина прикрыта слоем человеческой неуверенности, тревоги или желания понравиться.
– Тестовый прогон? – спросила Тиа.
– Гони тест-кейс, – кивнула Элиза.
На экран вывели записи с камер: четыре человека рассказывают о произошедшем инциденте на станции. У всех – разная версия. Кто-то уверен, что видел взрыв. Кто-то – спор. Один утверждает, что вообще ничего не происходило, и он спал.
«Модуль согласия» начал анализ.
Сначала – извлечение ключевых утверждений. Затем – их компарация по временным шкалам, логическим связям, и эмоциональному контексту.
Наконец, спустя 2 минуты 13 секунд:
Консенсусная версия: технический сбой системы вентиляции, вызвавший короткий шум, воспринятый как взрыв.
Уровень достоверности: 87.4%.
Показание субъекта №3 определено как ложное с вероятностью 92.3%, однако его когнитивная модель указывает на искреннюю веру в данную версию. Самообман, вероятно вызван тревожностью.
