С ужином было ещё хуже. Я не услышала звон, и когда прибежала на кухню, Савва уже ждал, постукивая пальцами по столу. Я разрыдалась, и поднос задрожал в моих руках.
– Почему ты плачешь? – раздался голос за спиной.
Я обернулась, и столовые приборы слетели на пол. Это был Пётр, стоящий в дверях с корзиной трав.
– Осторожнее, девочка, – мягко упрекнул он. – Что случилось?
– Всё! – всхлипнула я. – Я должна шить его дурацкие рубашки, и я не знаю, как… и я опоздала с обедом, и…
– Тише, – резко оборвал он, но его голос смягчился. – Нельзя говорить о том, что он тебе поручил.
– Но ты же слуга! – возразила я.
– Но не его личный слуга, – сказал Пётр, качая головой. – Король дорожит тайнами. Не обсуждай его дела с нами.
Я кивнула, чувствуя себя ещё глупее. Пётр улыбнулся.
– Как твои руки?
Я взглянула на пальцы – раны почти зажили.
– В порядке, – удивилась я.
– Сегодня вечером проверю, – пообещал он, укладывая новые приборы на поднос. – И Агафья зайдёт.
Я чуть не расплакалась от его доброты, но собралась и вернулась в покои короля. Поставив поднос, я села к креслу и продолжила разбирать рубашку. Мысли путались. Кто так богат, чтобы носить такие сложные рубашки? И почему он так одержим ими?
Когда солнце село, он наконец заговорил:
– Можешь идти.
Я с облегчением бросила шитьё в корзину, но его голос остановил меня:
– Манеры!
Я замерла, выпрямилась и медленно подошла к столу.
– Что-нибудь ещё, Ваше Величество? – спросила я.
– Нет, спасибо, – он отмахнулся. – Стой.
Я обернулась, боясь, что он снова скажет что-то обидное. Но его слова удивили:
– Через террасу западного крыла есть закрытый двор. Никогда туда не ходи. Никогда.
Его взгляд из-под маски был тяжёлым, и я кивнула, не смея спросить. Бросившись к двери, я захлопнула её за собой.
В своей комнате я сорвала платье и кинулась к ванне. Горячая вода обожгла, но я не вылезла, погрузившись с головой. Ничто не имело смысла. Почему он так странно ведёт себя? Зачем эти рубашки? И что за закрытый двор?
Я попробовала флаконы с мылом, вдыхая ароматы лаванды и роз. Для рабыни меня содержали слишком роскошно. Желудок сжался, когда я вспомнила дом – там я бы сейчас мыла посуду в холодной воде, спала бы на колючем матрасе, слушая храп матери. Здесь всё было иначе, но я всё равно чувствовала себя в клетке.
Я уже засыпала в кровати, когда дверь открылась. Агафья и Пётр вошли, думая, что я сплю.
– Кажется, она в порядке, – прошептала Агафья.
– Она сильная, – ответил Пётр. – Может, она станет той самой.
– Нет никакой «той самой», – вздохнула Агафья. – Это проклятье вечно.
– Может, и так, – сказал Пётр. – Но он не должен быть Холодным Королём в одиночестве. Она другая.
Агафья грустно кивнула, и они вышли, тихо закрыв дверь. Их слова эхом звучали в моей голове. Проклятье? Той самой? Что они имели в виду? Я долго лежала, глядя в потолок, пока сон окутал меня своим мягким покрывалом.
***
Утро началось с подноса, который я едва не уронила, стуча в дверь короля. Его вздох эхом разнёсся по комнате, пока я выправляла чайник.
– Поставь сюда, – напомнил он, указывая на стол.
Я поставила поднос, а он ждал, скрестив руки.
– Ну? Прислуживай.
Щёки запылали. Я замерла над чашками, не зная, с чего начать.
– Простите, Ваше Величество, – пробормотала я. – Я не знаю, как.
– В каком доме ты росла? – рявкнул он. – Тебя не готовили к замужеству?
Гнев вспыхнул во мне.
– Нет, – отрезала я. – Поэтому меня и выбрали.
