Эмбер скучала. После полной событий жизни в театре, когда каждая минутка
была наполнена какими-то делами: состряпать немудреный завтрак для двух младших
сестер, побежать в театр, отрепетировать отрывок из новой постановки, проверить
и привести в порядок костюм для вечернего представления, помочь матери
раскроить или заштопать, вернуться домой и развлечь сестренок, отыграть
спектакль, — здесь, в Карлайл-Холле, Эмбер не знала, чем себя занять. Ей не
нужно было ни стирать, ни готовить, ни убирать. Мисс Робертс не допускала Эмбер
к управлению домом, и каждый раз, когда юная леди Фрайерс, пыталась хотя бы
чуть-чуть вникнуть в то, как устроена жизнь в поместье, экономка давала ей
понять, что это не ее ума дело. И если сначала Эмбер пыталась воевать, то
спустя какое-то время сдалась. Теперь ей только и оставалось, что перебирать
новые наряды, которые на днях Фредерик прислал ей из Лондона, читать книги да
гулять у моря. Правда, последнее тоже стало редкостью: зима стояла холодная, и
с моря дули пробирающие до костей ледяные ветра, приносившие соленые брызги и
обжигающе-холодный воздух.
Эмбер частенько казалось, что за ней следят. Куда бы она ни пошла, мисс
Робертс обязательно интересовалась, что собралась делать миледи. Стоило ей
спуститься на пляж, за ней тут же бежал Томми, говоря, что его послала экономка
«помочь миледи». Когда Эмбер решила отправиться в Хейл, чтобы купить ткани на
платье, ей было заявлено:
— Не стоит, миледи. Разве Его Светлость не прислали вам новые наряды не
далее, как на прошлой неделе?
— Да, но я хотела бы сама сшить... — начала было Эмбер и осеклась.
— Леди Карлайл отродясь не шили себе платьев своими нежными ручками, — при
этом мисс Робертс с таким презрением взглянула на руки Эмбер, что та машинально
спрятала их за спину.
Потом она сидела на подоконнике в гостиной и рассматривала свои ладони. За
эти несколько месяцев, что она была леди Карлайл, кожа на руках перестала быть
грубой, мозоли на ладонях сошли. Однако, с детства привыкшая стирать, готовить
и помогать матери с шитьем Эмбер не могла похвастаться холеными руками и тонкой
кожей, какая наверняка была у всех благородных дам.
Эмбер беспрестанно скучала. Она, взявшись вести дневник, забросила его,
ведь один день был похож на другой и не приносил ей радости. Она с замиранием
сердца ждала писем от ее милого Фредди, а получив, читала и перечитывала их
бесконечно, а потом писала ответы, длинные, пронизанные грустью и любовью.
Писала она и матери, но не получила от миссис Томсон ни строчки. Наверное, матушка
все еще злилась на непутевую дочь, не могла простить ей побега. Но ведь теперь
Эмбер — леди Фрайерс, живет в таком огромном и прекрасном доме. Она могла бы
забрать мать и сестер к себе, чтобы им не нужно было больше работать. Да, так
она и сделает. Как только Фредди вернется, Эмбер поговорит с ним. Он наверняка
не будет против, ведь Фредерик так любит ее.
Все чаще и чаще по ночам Эмбер стала слышать детский плач, а иногда и смех.
Она больше не решалась выглядывать в окно, слишком боязно было выбираться ночью
из постели и вглядываться во тьму.
Однако днем, после ночных видений, она с самого утра ходила к морю,
несмотря на холод. Ей хотелось взглянуть на песок и найти там следы маленьких
ножек. Вот и сегодня Эмбер, едва проглотив завтрак, ушла на пляж. Она шла вдоль
просоленной полосы берега, порывы ветра раздували полы ее редингота, а Эмбер
всматривалась в песок под ногами, но, как и всегда, ничего не видела. Пляж был
девственно чист — никто не ходил здесь, кроме нее, Эмбер: ни люди, ни призраки.
