Признаваться, что это он меня подстрелил, Сташевский явно не
торопился.
Медсестра поцокала, поохала, но расспрашивать о подробностях
не стала. Пожелав здоровья, пошла прочь по делам, а мы двинулись дальше по
коридору, пока не добрались до нужного кабинета.
Сташевский остановился и, постучав в деревянную дверь чисто
символически, ту же распахнул ее и заглянул внутрь. Убедившись, что искомый
врач на месте, оглянулся на меня и кивком головы пригласил зайти первой.
Я произнесла тихое спасибо и переступила порог просторного
помещения. Светлые стены и большие окна до потолка, с деревянными, крашеными
рамами пропускали много света в помещение, делая его стерильным. Мужчина в белом
хлопковом халате, с залысиной и густыми бакенбардами, оторвался от заполнения
бумаг и, подняв взгляд, с любопытством уставился на нас.
Я тихо поприветствовала доктора и подошла ближе, с интересом
разглядывая обстановку врачебного кабинета. Здесь даже шкафчики и кушетки были
раритетными, а также грубо сколоченный стол и табуретки вдоль стены. А вместо
шариковой ручки врач использовал перьевую, макая ее в чернильницу. И если бы не
уверенность в то, что я на съёмочной площадке, не осталось бы сомнений, что я
попала в далекое прошлое.
- Иван Иванович, нужна Ваша помощь, - заявил поручик. –
Пулевое ранение, - и, осторожно взяв меня за руку, повернул раненной стороной.
Доктор встал из-за стола и направился к нам, на ходу
расспрашивая как это произошло.
- Вот так дела, Аверьян! – поцокал врач, пристальнее
разглядывая рану, а потом поднял взгляд серых, участливых глаз и спросил: – Ну
что, голубушка, рассказывайте, как угораздило Вас под пули залететь? Тоже
желали фазана подстрелить? – потешался. И не дожидаясь ответа, приобняв за
плечи, повел на кушетку.
Объятия доктора несли заботу и тепло, а пахло от него
хвойным мылом и спиртом. Я прониклась доверим и расслабилась, уверовав, что
попала в надежные руки врачевателя.
Я промолчала, сильно вымотавшись за те несколько часов, что
провела в условиях съёмок, и было одно желание: поскорее оказаться дома, а уж
потом, завтра подумать, как произошло мое перемещение за пределы пещеры.
Поручик, тушуясь, рассказал как подстрелил меня, сожалея и
не понимая как это могло произойти, ведь он опытный и меткий стрелок, а врач,
усадив меня на деревянный стул, рассматривал рану, приговаривая насколько мне
повезло. Пройди пуля в пяти миллиметрах ближе, повредила бы кость и артерию.
Потом он велел позвать медсестру и та отвела меня в процедурную
комнату, где обмыла рану горячей водой и обработала вонючим раствором
антисептика.
- Ну что, барышня, рану шить будем? – заглянул в лицо Иван
Иванович. – Рана не опасная, хотя микробы могли попасть и может быть нагноение.
Я подержу Вас в госпитале ночь, а на утро поглядим.
- Спасибо, доктор, - я благодарно улыбнулась мужчине,
украдкой разглядывая его и пытаясь распознать за профессиональным гримом
известного актера.
Сташевский топтался у порога операционной и на просьбу
покинуть помещение, покинул его нехотя, напоследок послав мне сочувствующий
взгляд.
Меня поразили инструменты в металлическом лотке, минимальный
и самый простой набор пузырьков, кусков марли и отсутствие одноразовых
инструментов, в очередной раз восхищая правдоподобности антуража прошлых веков.
Но больше всего шокировало, что кожу мне шили без обезболивания, на что я дико
заорала и забилась в руках медсестры, когда хирург мне проколол кожу толстой,
изогнутой иглой.
