Прошли годы, десятилетия… - страница 37

Я, облокотившись на мачту, стоял на крыше своего испытанного уже в бурных Обских водах каюка. Моё внимание привлекла чудная картина Уральского хребта, возвышавшегося на горизонте над водою. Спокойный, величественный, не покрытый растительностью, местами белевший от не растаявшего на нём снега, Урал фантастически освещался солнцем. Мягкие лучи полночного, ярко-красного, как кровь, солнца, проходя через белоснежные облака, окрашивали вершины Урала во всевозможные цвета, начиная от темно-пунцового, кончая самыми нежными, светлыми. Казалось, все цвета радуги играли на Урале, постоянно перемешиваясь и меняясь. А выше над Уралом, будто прикованные к месту, облака принимали самые причудливые формы и виды… Они тоже поражали глаз своими мягкими цветами так, что трудно было оторваться от этого волшебного зрелища.

Закатываясь, солнце приближалось к Уралу, приближалось быстро, разнообразя переливы своих лучей, охватывавших вершины хребта. Вот солнце почти коснулось Урала, стало опускаться на него и, как в калейдоскопе, его лучи заиграли по Уралу, раскрашенному, красивому… Я с замиранием сердца следил, как солнечные лучи стали останавливаться, застывать. Дивное освещение Урала начало делаться одинаково красным. Как вовсе остановилось в своём движении, наполовину скрывшееся за горные отроги, солнце, как почти ставший кровавым Урал застыл, стал неподвижным, тяжёлым. Целых полчаса, представляясь спящим, висело солнце неподвижно… Заснул Урал… Казалось, заснула вся природа, и без того страшная своею безжизненностью в широтах Обдорского края… Я ждал восхода не закатившегося вполне солнца, в сырой гуще воздуха, представлявшегося шаром кровавого цвета…

Но вот Урал встрепенулся. На нем появились тени, легкие, подвижные. Ярко пунцовое освещение его стало незаметно переходить в цвет ярко-красный, красный, оранжевый, в другие… Все опять смешалось… Опять переливы лучей подымающегося, восходящего солнца стали окрашивать Урал в цвета радуги, сначала яркие, потом бледные, потом едва уловимые глазом. Задвигались и поплыли облачка, крутившиеся над Уралом во время солнечного заката. Солнце торопливо подымалось вверх… Последний цветной луч его, упав мягко на вершину самого высокого Уральского отрога, рассеялся, исчез. Заколебалась и задвигалась очнувшаяся от дремоты природа. Урал, так близко от меня стоявший, стал удаляться, уплывать в неведомую даль. Его тяжеловесные очертания стали становиться легкими, как воздух. Он подернулся синевой, стал голубым, как само небо. Он почти слился с небом, так эфирен и чист делался его вид на целый долгий летний день.

Стоявшие над ним облака стали уходить ввысь за солнцем, сделались тонкими, прозрачными, растаяли вовсе. Подул легкий западный ветер. На спокойно спавшей Оби появилась зыбь, тощие деревца на горном её береге зашевелились, заговорили. Прошло около часу. Солнце уже высоко держится, нежно обдавая землю своими теплыми лучами. Обь успокоилась, её поверхность опять приняла чистый, зеркальный вид. Опять воцарилась кругом мёртвая тишина, как в пустыне… Только мерные удары по воде вёсел гребцов-остяков, странно нарушая тишину раннего утра, свидетельствовали о жизни…» («На Оби», «Православный благовестник» №11, с. 495—497).

В одном из очерков он рассказывает о том, как ему «пришлось побывать в долине реки Надым летом, провести там несколько суток под открытым небом, «испытать прелесть ночёвок с мириадами комаров, в это время единственными обитателями страны, так оживляемой зимою кочевниками-самоедами с их оленьими стадами…»: