Когда Перкунас наигрался с собственной материальностью, Патолс подкинул ему новую идею – что в таком виде можно взаимодействовать не только с природой, но и со смертными. Эта мысль показалась Небесному огню почти неприличной, но, поразмыслив, он решил попробовать.
Для начала они пришли в небольшую рыбацкую деревню на берегу моря и попросили еды. В те времена, несмотря на огромное количество исходящих отовсюду опасностей, люди были скорее любопытны, чем подозрительны – поэтому с радостью приняли двух путников и принялись расспрашивать их, откуда те пришли. Пока Патолс вешал рыбакам на уши еще не изобретенную лапшу, Перкунас впервые в жизни попробовал пищу смертных. Это была простая уха из скумбрии, нам бы она сегодня показалась пресной – Островной край не был богат на специи. Но Перкунас, впервые испытавший, как рецепторы на языке считывают вкус еды и передают их мозгу, был так поражен, что для него скудная похлебка оказалась лучше пира богов.
Наконец, небожители попрощались и покинули деревню. Скинув смертную шкуру, Небесный огонь расчувствовался настолько, что земли вокруг деревни принесли несколько урожаев в год вместо одного.
– Люди так остро чувствуют жизнь, как я не чувствовал никогда! Они лучше нас?
– Это спорный вопрос, Громовержец. Потому что они острее чувствуют не только удовольствие, но и страдание. И, честно говоря, страдают они почти всегда.
– Так не должно быть! – полыхнул в небе гневом Перкунас. – Нельзя, чтобы их и без того короткая жизнь уходила на страдания! Я это исправлю.
– Я желаю тебе удачи, – грустно улыбнулся Патолс. Впрочем, он был истинным сыном Матери Тьмы, и улыбку эту никто не увидел.
***
Перкунас с энтузиазмом, доступным только Огню, принялся улучшать жизнь смертных. Люди стали шепотом рассказывать друг другу о таинственном путнике, который приходит в деревню и приносит удачу и благоволение богов. Неизвестно, догадывались ли люди о том, что к ним приходит кто-то из небожителей, но закон гостеприимства тогда стал настолько важным, что к любому гостю хозяева дома относились чуть ли не лучше, чем к собственным детям. Детей, если что, можно новых нарожать, а лишиться достатка из-за того, что обидели важного гостя, было бы обидно.
Остальные боги с восторгом отнеслись к новому хобби Перкунаса – некоторые поддержали его и тоже стали ходить к смертным, другие просто выдохнули, оставшись без излишней опеки и контроля, которыми грешил иногда Громовержец. К числу последних относился и Меникс-Месяц, сын Свайкстикса-Солнца.
Месяц замещал отца, когда тот отдыхал от дневных трудов, – освещал ночной небосклон божественным Светом. Остальное время Меникс проводил во Тьме и поэтому с Перкунасом пересекался редко. Это не мешало Месяцу недолюбливать Громовержца – громогласный Небесный огонь был полной противоположностью тихому и погруженному в свои мысли ночному светилу. Но с тех пор как Перкунас начал постоянно бывать на земле, Меникс стал чаще появляться на небосклоне – иногда даже до того, как Свет отходил ко сну, или после того, как он пробуждался. Тогда же он впервые обратил внимание на Аустру, Утреннюю Зарю. Она была тем, что он всегда искал, она походила на него самого – одна часть ее божественного «я» скрывалась во мраке ночи, а другая была Светом. При этом, в отличие от сестер Меникса, звезд, Заря была совсем другой, непонятной и загадочной. А что любят жители Тьмы больше, чем загадки?
