Елена внимательно слушала, её профессиональные инстинкты заострились. В словах Костина она слышала не просто недоверие, а комплексную травму с элементами переноса и диссоциации. После его слов она начала подозревать, что «известный специалист» мог быть Савченко. Эта мысль вызвала у неё мурашки по коже – ощущение, которое психофизиологи называют «пилоэрекцией», примитивной реакцией на опасность, доставшейся нам от древних предков.
– Инспектор, – она наклонилась вперед, чувствуя, как натягивается ткань блузки на груди, и инстинктивно выпрямилась, непроизвольно реагируя на неуместность сексуального подтекста в ситуации. Её тело знало правила социального взаимодействия лучше, чем сознательный разум. – Я понимаю ваши сомнения. Но сейчас речь не о моих методах или вашем опыте. Речь о двух исчезнувших людях и странном совпадении, которое невозможно игнорировать.
Костин смотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. Его глаза, удивительно светлые в контрасте с темными кругами усталости, изучали её лицо, словно ища в нём ответы на невысказанные вопросы. В его взгляде мелькнуло что-то, похожее на признание профессионального уважения, смешанное с более личным, мужским интересом, который он тут же подавил – Елена заметила, как напряглись мышцы его шеи, как он на долю секунды задержал дыхание, прежде чем вернуться к профессиональной маске.
Наконец он кивнул и потянулся к телефону с тем особым видом человека, принявшего решение довериться вопреки собственным правилам.
– Мне нужно поднять дело Ани. Посмотрим, есть ли еще связи.
По дороге в архив они спускались по узкой лестнице. Елена шла впереди, остро ощущая взгляд Костина, следующего за ней. В этой простой конфигурации было что-то архетипически значимое – мужчина, следующий за женщиной в подземелье, как в древних мифах о катабасисе, спуске в подземный мир в поисках утраченного. Она вспомнила миф об Орфее и Эвридике, о запрете оглядываться назад. Интересно, думала она, что увидит Костин, если она обернется сейчас? Женщину или профессионала? Союзника или объект подозрения?
Лестница была старой, со стершимися от времени ступенями, которые скрипели под их весом. Запах сырости усиливался с каждым шагом вниз, словно они действительно спускались в некое подземное царство. Елена невольно провела параллель с психотерапевтическим процессом – спуском в подсознание, где хранятся тайны и болезненные воспоминания. Костин спускался именно туда – к своей самой глубокой травме, к исчезновению сестры.
Архив располагался в подвале, воздух здесь был сухим и статичным, с тем особым «библиотечным» запахом, который возникает там, где бумага медленно стареет вдали от солнечного света. Под потолком тянулись ряды флуоресцентных ламп, создающих резкое, клиническое освещение, которое странным образом напоминало Елене операционные в психиатрических клиниках, где она проходила практику.
Бесконечные ряды металлических стеллажей, заполненных одинаковыми коробками и папками, производили гнетущее впечатление. Здесь хранились истории тысяч трагедий, каждая из которых когда-то была чьей-то личной драмой, а теперь превратилась в номер дела и стандартную серую папку. Архив был своего рода кладбищем человеческих судеб, думала Елена, следуя за архивариусом между стеллажами.
Пожилой мужчина с аккуратно подстриженной бородой и бледным, как у подземного жителя, лицом безошибочно ориентировался в этом лабиринте, словно был его частью. Его движения были экономными и точными – он явно проводил здесь больше времени, чем на солнечном свете. Пока он искал нужную папку, Елена и Костин ждали за небольшим столом, предназначенным для просмотра документов.
