Когда они закончили, её однокурсница не помнила большей части того, что говорила. Елена никогда никому не рассказывала о том эксперименте. И никогда не признавалась себе полностью, насколько глубоко её тогда захватила идея о возможности целенаправленно воздействовать на глубинные структуры чужой психики.
– Что теперь? – спросил Костин, прерывая ход её мыслей, его голос заставил её вернуться в настоящее. – Мы передаем это всё в прокуратуру? Арестовываем Савченко?
– Не так быстро, – возразил Александр, повышая тембр голоса для установления доминирующей коммуникативной позиции. – У Савченко слишком много связей, слишком много влияния. Если мы пойдем официальным путем сейчас, он всё замнет. И Анна… мы можем потерять её навсегда.
– Что ты предлагаешь? – спросил Костин с подозрением, его тело непроизвольно приняло более закрытую позу – скрещенные руки, легкий наклон верхней части корпуса назад, типичная невербалика для выражения недоверия и защитной настороженности.
– Продолжать собирать доказательства, – ответил Александр. – Использовать то, что нам уже известно, чтобы найти тех, кто пропал. Особенно Анну.
– А что насчет журналиста? – вмешалась Елена, сознательно разрывая диаду мужской конфронтации, меняя динамику коммуникации. – Рябов может быть полезен. Публикация, общественный резонанс могут стать той защитой, которая нам нужна.
– Или могут спугнуть Савченко, заставить его заметать следы, – возразил Александр. – Это слишком рискованно.
Его взгляд на мгновение пересекся со взглядом Костина, и Елена заметила странный момент невербальной коммуникации между ними – микросекундное изменение выражения глаз, едва уловимое напряжение лицевых мышц. Если бы она не была профессиональным психологом, привыкшим фиксировать малейшие нюансы человеческой экспрессии, она бы не заметила этого.
Но она заметила. И это заставило её насторожиться.
– Я всё равно встречусь с ним завтра, – твердо сказала она, используя более низкий вокальный регистр для усиления авторитетности высказывания. – Посмотрю, что за информация у него есть. А потом решим, как двигаться дальше.
Костин собрал документы обратно в папки – методичные, экономные движения, выдающие профессиональную привычку к работе с доказательствами.
– Я сделаю копии, – сказал он. – И проверю базы данных на предмет пропавших людей, которые могли иметь связь с клубом или Савченко. А пока… – он посмотрел на Елену, его взгляд приобрел интенсивность, характерную для коммуникации критически важной информации, – вам лучше не возвращаться домой. Савченко наверняка уже знает, что вы забрали документы. Он будет искать вас.
– Она может остаться у меня, – предложил Александр. – Моя служба безопасности…
– Нет, – прервала его Елена, используя моментальную интуитивную реакцию, основанную на подсознательной интеграции множества слабых сигналов недоверия. – Я останусь здесь, если инспектор не возражает.
Она не добавила очевидного: она всё еще не уверена, насколько можно доверять Александру. Несмотря на их близость, несмотря на страсть, которая возникла между ними, в нём оставалось что-то… неразгаданное. Его эмоциональные реакции иногда имели едва уловимую дискордантность – микросекундную задержку между стимулом и ответом, которая могла быть признаком либо исключительного самоконтроля, либо некой фундаментальной неискренности.
К её удивлению, Александр не стал настаивать – еще одна мелкая, но значимая аномалия в его поведении. Человек, искренне обеспокоенный её безопасностью, проявил бы большую настойчивость.
