Ей вспомнилась запись в досье – «диссоциативное расстройство идентичности с преобладанием пограничных черт». Что, если Александр сам был жертвой? Что, если его сознание было расщеплено, одна часть личности работала на Савченко, а другая боролась против него? Это объяснило бы противоречивость его поведения, странные моменты неконгруэнтности, которые она замечала.
– Я не знаю, можно ли доверять Александру полностью, – сказала она честно, выбирая стратегию ограниченной откровенности для установления доверия с Костиным. – Но я верю, что он действительно хочет найти Анну. И остановить Савченко.
– Я надеюсь, что вы правы, – ответил Костин. – Потому что если нет… мы можем оказаться в ловушке между двумя хищниками.
Его метафора вызвала у Елены неожиданную ассоциацию с классическим психоаналитическим образом – фрейдовской концепцией Сверх-Я и Оно, сознательным контролем и бессознательными влечениями, между которыми зажато Я, вынужденное балансировать между противоположными силами. Может быть, в этой символической структуре Савченко представлял безжалостную рациональность Сверх-Я, Александр – хаотичную энергию Оно, а сама она играла роль Эго, пытающегося найти путь между двумя экстремумами?
Эта мысль вызвала у неё улыбку своей академической абстрактностью. В момент реальной опасности её сознание все еще пыталось структурировать происходящее через привычные теоретические концепты – типичный защитный механизм интеллектуализации, свойственный людям с высоким уровнем образования.
Костин предложил ей гостевую комнату – аскетично обставленное пространство, почти монашеская келья. Чистая постель, полотенце, стакан воды на тумбочке – все необходимое, ничего лишнего. Сценография для временного существования, для переходного состояния.
Он ушел, пожелав спокойной ночи, и Елена осталась одна. Она села на край кровати, ощущая внезапную, сокрушительную усталость – отложенная реакция организма на продолжительный стресс, когда адреналин начинает покидать кровоток и наступает физиологический откат.
За окном продолжал идти дождь, создавая монотонный фоновый шум с умиротворяющим, почти гипнотическим эффектом. Идеальная звуковая завеса для погружения в сон. Или в мысли, которые в тишине казались бы слишком громкими, слишком тревожными.
Она думала о Савченко, о его «проекте Лабиринт». О том, как он модифицировал её методику. О странной, тревожной возможности того, что он каким-то образом получил доступ не только к её опубликованным работам, но и к тем глубинным интуициям, которые она сознательно исключила из научного дискурса.
Думала об Александре, о противоречивости его поведения, о возможности того, что его сознание расщеплено, что он одновременно и жертва, и соучастник. О тех моментах искренности, которые она видела в его глазах, когда они занимались любовью. И о странных паузах, микроотсрочках реакций, которые замечала в обычных разговорах.
Думала о Марине, о том, как менялась её личность прямо на глазах – наглядная демонстрация успеха экспериментов Савченко. О Кирилле, чьи картины теперь обретали новый смысл – не просто психопатологические образы, а зашифрованные послания, попытки подсознательного сопротивления программированию.
И о себе. О своем темном любопытстве, о той части её личности, которая испытывала почти эротическое возбуждение от возможности проникновения в глубинные слои чужой психики, от перспективы целенаправленного воздействия на сознание. Та часть, которую она тщательно сдерживала этическими барьерами, профессиональными нормами, сознательным выбором помогать, а не манипулировать.
