Но что, если эти барьеры были тоньше, чем она думала? Что, если Савченко просто осмелился сделать то, о чем она только фантазировала? Переступить границу, которую она уважала не из страха, а из моральных соображений?
С этими беспокойными мыслями она легла, не раздеваясь, поверх покрывала. Усталость взяла своё, и сон пришел быстро – черная вуаль, опустившаяся на сознание, погружая его в искусственное забвение.
Ей снился лабиринт зеркал. Она шла по нему, видя повсюду свои отражения, но все они были чуть-чуть другими – с разными выражениями лиц, в разной одежде, с разным языком тела. Как будто отражали не её настоящую, а множество потенциальных версий её личности, альтернативных вариантов развития.
А потом она осознала, что это не её отражения. Это были другие женщины, просто похожие на неё. И они смотрели на неё через зеркала, как через окна, с тревогой и надеждой. Словно ждали, что она их спасет.
В центре лабиринта стоял Савченко, но его лицо постоянно менялось – то превращалось в лицо Александра, то Костина, то даже Марины. А потом стало её собственным лицом, но искаженным, с выражением холодного превосходства и научного любопытства, лишенного эмпатии.
Она проснулась резко, с учащенным сердцебиением и ощущением дезориентации – типичные признаки выхода из фазы быстрого сна во время активной стадии сновидения. За окном уже светало, мягкий утренний свет проникал сквозь жалюзи, создавая на стене узор из параллельных полос света и тени – визуальную метафору разделенного сознания.
Несколько минут она лежала неподвижно, выполняя технику контролируемого дыхания для стабилизации сердечного ритма и снижения уровня кортизола в крови. Потом встала, умылась холодной водой в соседней ванной комнате, привела себя в порядок насколько это было возможно без смены одежды и косметики.
Её разбудил не ночной кошмар, а осознание, пришедшее через сон. Встреча с Рябовым была назначена на десять утра. Если Савченко действительно следил за ней годами, если у него был доступ к такой личной информации, как события её терапии, то он наверняка знал и о её контактах с журналистом. Что, если встреча была под наблюдением? Что, если сам Рябов был как-то связан с Савченко?
Или, напротив, что если именно поэтому Рябов не отвечал на звонки и просил соблюдать осторожность? Потому что сам стал мишенью?
Она вышла на кухню, где уже находился Костин, одетый в повседневную одежду вместо полицейской формы – серый свитер, темные джинсы, свободные, не стесняющие движений. На столе – две чашки свежего кофе и сложенная газета. Нормальность, которая в текущих обстоятельствах казалась сюрреалистичной.
– Доброе утро, – сказал он, поднимая взгляд. – Выспались?
– Не особенно, – честно ответила она, принимая предложенную чашку кофе и отмечая непроизвольным профессиональным жестом, что концентрация кофеина придется кстати учитывая психофизиологическую истощенность организма. – Но это ожидаемо. В состоянии хронического стресса нормальные циклы сна нарушаются, особенно фаза медленного сна, отвечающая за восстановление.
Он кивнул, принимая её невольный уход в профессиональную терминологию как норму.
– У меня есть кое-какие новости, – сказал он, указывая на газету. – Сегодняшняя статья о благотворительном вечере в «Пандоре». Два дня назад. Среди присутствующих указаны и Волков, и Савченко. Совместное фото, общие тосты. Никаких признаков вражды.
