– Это действительно мой кабинет, – объяснил Рябов. – Я оставил записку вчера, зная, что Савченко и его люди следят за мной. Это был способ передать вам информацию без прямого контакта. Но они добрались до меня раньше, чем я ожидал. Провели… процедуру. Я очнулся уже с новым лицом, в клинике Савченко. Мне удалось сбежать во время транспортировки в клуб.
Лже-Костин – или Анна, Елена все еще не могла определиться – рассмеялся, но смех имел механическое, неестественное качество, как у сломанной музыкальной шкатулки.
– Какая ирония! Журналист, которого трансформировали, чтобы заменить полицейского, встречает другого трансформированного, который уже выполняет эту роль, – он повернулся к Елене. – Видите, доктор Северова? Вот что такое проект «Лабиринт». Создание взаимозаменяемых личностей, абсолютно идентичных внешне, но внутренне модифицированных для различных целей. Представьте себе возможности! Политик, внезапно меняющий свои убеждения. Свидетель, отказывающийся от своих показаний. Супруга, которая больше не помнит о жестокости мужа. Всё это – лишь верхушка айсберга.
Отвращение смешалось в душе Елены с профессиональным любопытством – комплексная эмоциональная реакция, сочетающая моральное осуждение с интеллектуальной заинтригованностью. Как психолог, она не могла не оценить масштаб концепции. И одновременно не могла не ужаснуться её применению.
– А где настоящая Анна Волкова? – спросила она, пытаясь выиграть время, краем глаза замечая, как Рябов медленно перемещается, занимая более выгодную позицию для возможного физического противостояния.
Лже-Костин улыбнулся, но теперь улыбка была иной – более мягкой, женственной, затрагивающей глаза, создавая эффект искренности и теплоты.
– Я и есть настоящая Анна, – сказал он, и голос изменился, стал выше, мелодичнее, с характерными интонационными паттернами, свойственными женской речи. – По крайней мере, часть меня. Когда Савченко начал свои эксперименты в клубе, я была его первой… добровольцем. Не совсем добровольным, конечно, но не вполне и жертвой. Понимаете, он показал мне возможности, перспективы. Освобождение от единственности, от тирании одной-единственной личности. Александр не понимал. Он всегда был таким… линейным. Одна цель, одна дорога, одна жизнь. А я хотела большего.
Его – или её? – лицо на мгновение приобрело мечтательное выражение, типичное для воспоминания о значимом эмоциональном опыте.
– Первая трансформация – это самое сложное. Потом становится легче. Тело привыкает к изменениям. Разум адаптируется к множественности, – он провел рукой по своему лицу, жест, напоминающий ритуальное омовение. – Но я отвлеклась. Вы спрашивали о настоящей Анне. Что ж, часть меня по-прежнему она. Но есть и другие части. Включая вашего покорного слугу Игоря. И нескольких других, менее значительных персонажей.
Он повернулся к Рябову:
– И теперь я понимаю, почему Савченко так заинтересовался вами, господин журналист. Ваше упорство, ваша настойчивость в расследовании… Эти качества делают вас идеальным кандидатом для программы. Жаль только, что вы оказались не слишком лояльны после трансформации.
– Некоторые личности сопротивляются сильнее других, – ответил Рябов, его голос оставался ровным, но тело напряглось, готовясь к действию. – Савченко еще не усовершенствовал свою технологию настолько, чтобы гарантировать стопроцентную лояльность. Некоторые… воспоминания, ценности, базовые структуры идентичности остаются неприкосновенными.
