– Я не могу не верить результатам технической экспертизы.
– Ну, вот… Теперь только представь, что нам остается думать? На месте преступления найден твой пистолет Макарова и с твоими, подчеркиваю, твоими отпечатками пальцев на нем.
Чайковский умышленно скрыл тот факт, что на рукоятке пистолета обнаружены еще и другие, более свежие отпечатки пальцев.
– Встань на мое место: ну, как бы ты повел себя? Иначе? Сомневаюсь. Улики налицо, а подозреваемый, вопреки всякому здравому смыслу, молчит. Бессмыслица, согласись? Ты сам юрист и отлично все понимаешь. Так, может, откроешься, а? Рано или поздно отгадка придет, но как бы поздно не было… для тебя.
– Не пугайте: стреляного воробья на мякине не провести.
Чайковский оставался невозмутим.
– И все-таки, объясни: если ты не причастен к убийству (предположим такое), то, как твой пистолет очутился в руках злодея? Не по щучьему же велению? Или, может, все это происки дьявола, а?
– Не знаю я, не знаю! Сколько раз можно твердить одно и тоже! Неужели я – опытный эксперт-криминалист – не убрал бы свои отпечатки пальцев или оставил бы на месте преступления такую убийственную улику, как пистолет? За кого принимаете? За идиота?
Фомин снова взбесился.
– Нет, ты не идиот! Ты, отпетый мерзавец, поднявший руку на товарища по службе, отца двоих детей. Кончай волынить. Или я за себя не ручаюсь.
– Сережа, ты прости Фомина. Попробуй понять его. С юношеских лет вы были вместе, семьями дружили. И вот теперь человек, которому он бесконечно доверял, – убийца. Думаешь, ему приятно это все? Каково ему смотреть в глаза твоей жены? Что он должен сказать твоим детям?
– В том-то все и дело, – неожиданно вырвалось у Маврина.
Чайковский насторожился. Как гончая, почуявшая добычу.
– Что ты имеешь в виду? Что? Говори!
– Нет-нет, н-н-ничего…
– Мотивы? Говори, что вынуждает тебя молчать?
Чайковский буквально впился в него, пытаясь хоть что-то прочесть в его глазах, для чего даже привстал.
– Говори, что или кто принуждает тебя молчать. Хочу знать правду! Говори! Что-то личное? Так, да?
Видавшая виды и вконец растрепанная милицейская «Волга», с большим трудом преодолевая уличные заторы, пытается набрать приличную скорость. Сержант, сидящий за рулем, всякий раз чертыхается, когда приходится переходить с одной скорости на другую. Как только брался за рычаг, в коробке скоростей что-то жутко-жутко свистело и скрежетало.
– Господин полковник, – наконец-таки решился он обратиться к Чайковскому, – вас не удивляет, что как только вам надо выезжать на место преступления, так в гараже УВД не оказывается ни одной приличной машинешки?
– Нет, не удивляет, Алексей, – привык. У меня все и всегда – наперекосяк. Судьба, видно, такая – все строит козни.
Сидящий сзади Фомин в один момент откликнулся.
– Какая к черту судьба! Рыкнул бы разок хорошенько на начальника гаража – и все было бы в норме. Столько прослужил, а по-милицейски разговаривать не научился.
Чайковский обернулся к Фомину.
– Что значит «по-полицейски»?
– Не знаешь?
– Нет.
– Будто бы! Не строй из себя идиота, так как сия шапка – не по тебе.
– Господин полковник, – вновь вступил в разговор водитель, – разрешите рассказать вам одну историю…
– Лучше на дорогу смотри, а то мы сами можем попасть в историю.
– Не сомневайтесь, смотрю, а все же разрешите, а?
– Ну, валяй, сержант.
– Сочинительством решил подзаняться или как? – съязвил все-таки Фомин.
