– Нет-нет, мне один приятель рассказывал. В соседней области это было. Приехали туда из Москвы, из МВД социологи. Вздумалось им какое-то социологическое исследование провести среди личного состава УВД. Анкету на нескольких листах распространили. Ну… сами знаете, как у нас, – доверяй, но проверяй. Вот начальник политотдела (еще при КПСС было) тоже, кстати, полковник…
Фомин опять прицепился.
– Ты на что намекаешь?
– Оставь, Фомин, его, – заступился Чайковский, – пусть дорасскажет.
– Ну, вот, значит, начальник политотдела приказал: прежде чем собранные анкеты передавать социологам – показать ему. Для проверки. Мало ли чего могут понаписать милиционеры.
– А покороче нельзя? – снова съязвил Фомин.
– Никак нет… Перебирает, значит, он эти самые анкеты, изучает, одобрительно хмыкает. Десятка два уже просмотрел. Но вот на одной анкете задержался. Даже, если точно, на вопросе: сколькими языками владеете? Заполнивший анкету офицер так ответил: «Тремями, а именно – русским, руководящим и матерным». Начальник политотдела возмутился столь низким уровнем подготовки офицера, поэтому решил поправить ответ, чтобы не стыдно было перед москвичами. Он зачеркнул ранее написанное, а поверх уже собственноручно начертал: «Двумями, поскольку руководяще-милицейский и матерный – это один и тот же язык».
Чайковский сдержанно заулыбался, а Фомин так просто залился в смехе.
– Ну, сержант, ну молодец! Нет, ты, Чайковский, оцени, как это похоже! Офицер, оказывается, владеет не тремями, а двумями языками. И какими! Чего стоит один руководяще-милицейский? – Фомин откинулся на спинку сидения и снова захохотал. – Не в бровь, а в глаз, Не сержант, а какой-то мудрец!
Водитель пробурчал себе под нос:
– Почему-то считают, что если сержант, то обязательно глуп, как пробка.
– Да, не считаю я так, Алешка, извини! Не подумав, ляпнул. Не обижайся.
– Чего уж там, – примирительно ответил сержант. – Выходите. Приехали. А я отгоню машину в сторону.
Чайковский вылез из салона машины. И, как ветром, улыбку сдуло с лица. Он увидел то, что его всегда раздражало, – толпу зевак.
– Что за митинг? – обращаясь уже к Фомину, добавил. – Попроси зевак отойти подальше от подъезда дома. Не цирк же!
– Это уж как водится, – ответил Фомин, – любопытствующих полно, свидетеля же – не найдешь… А где Зинуля?
– Подъедет. Минут через пятнадцать. А пока…
К ним подошла группа офицеров из местного отдела внутренних дел, в том числе и местный участковый.
Чайковский не стал скрывать недовольство.
– Как же вы так? Бывает разве такое? Совершено убийство. В подъезде жилого дома. Ни свидетелей, ни улик. Верхоглядство! Неужели надо напоминать, на сколько важен тщательный осмотр места происшествия по горячим следам. А сейчас? Что мы найдем? Столько людей перебывало. Попробуем, конечно, но…
Чайковский заозирался, пытаясь отыскать глазами Фомина.
Участковый догадался.
– Вон он, с гражданками общается.
Чайковский посмотрел в ту сторону, куда указал участковый. Увидел в галдящей толпе своего товарища. Ни слова не говоря, направился туда. Подошел, кажется, вовремя. Широкое и несколько смугловатое лицо Фомина сияло от восторга.
– Балагуришь? Делом кто будет заниматься?
– А я что делаю? Отойдем. Разговор есть, – удалились метров на пять от толпы. – Удача! Я разговорил бабёнок. И знаешь, на что наткнулся? На свидетеля! Видишь, стоит пацан?
– Ну и…
– Он видел убийцу!
