«А как эта штука двигается?»
Это было трудно объяснить, но я попытался и написал на соседнем, что воздух, при помощи бензина сгорает, машина от этого чихает и на таких чихах она разгоняется, а дальше – куда направишь. Она сказала, что ей, наверное, больно. Но я поспорил и сказал, что машина железная и вряд ли что-нибудь чувствует. А она говорит, что она, например, если так подумать, из бетона и красок. На это я ничего не мог сказать. Я только знал, как и зачем машина двигается. И девочка с синими волосами не стала мучать меня.
Впервые за все время работы заметил в отражении дядьку, который пристально наблюдал за мной. Думал, всё, попал – было за что уши надрать. Но он постоял и ушёл. Может не его машина, попросту. Но в глазах его читалась эмоция уже мне знакомая. От этого, иногда, становится очень грустно. Я бы ведь мог объяснить, что всё это не шалость и не просто так делается. Что есть вещи, которые по-другому не объяснишь, кроме как порчей имущества. Но разве он мне поверит? Расстроится только. А если расстроится – то точно никогда не поймёт. Поэтому приходится с этим мириться. И стараться не вспоминать, что малюешь, всё-таки, на чужой машине.
…
Гуляя по парку – писать было, в общем-то, негде. Это она могла писать на деревьях и на скамейках. А я не мог. Быстро поймают. Поэтому, если она о чём-нибудь спрашивала, в такие моменты ответ часто приходилось писать на руках, на ногах и теле. Что удивительно, мне даже не приходилось ничего стирать – оно само потом пропадало. Она говорит, что сама стирает, чтобы я не скрючивался каждый раз. Очень мило с её стороны. Поэтому я даже не отвлекался и в полной мере наслаждался прогулкой. Я по-своему, она по-своему. Это ведь романтично, наверное. Я раньше не гулял по парку с девушкой, болтая обо всём на свете – всегда немного завидовал из-за этого сверстникам. Но не очень сильно. Многие девушки злые. Ужасно злые. И они этого даже не знают. Про парней сложнее. Тут как будто есть непонятный мне общий закон, который я не могу соблюдать, потому что его просто не понимаю. И на меня от души махнули рукой. Все отдельно – я отдельно. И, иногда, поглядывая на эти едкие компашки задумываюсь, а так ли плохо, что я не с ними? И становится как-то спокойнее. А теперь… Я мог наклонится к воде и увидеть там, если у неё есть настроение, стихи:
«Если очень хочешь друга
Не побойся подружится
Если в жизни станет туго
Ты спроси его совет»
И я дописывал на руке, подыгрывая:
«Ради друга, если туго
Должен ты пластом сложится»
И на воде:
«Чтобы друг, в момент тяжёлый —
то же самое в ответ»
…
Как-то, помню, скучая бродил я вечером по дому и думал, чем бы заняться: спать не очень хотелось (обычно наоборот, спать хотелось почти всегда) а девочка с синими волосами читала одну из моих книг. Её это очень увлекает. У неё есть навыки, в этом смысле, мне недоступные. Разве что, иногда, глядя, например, в потолок, на всю его стену я сталкивался с фразой «переверни страницу, пожалуйста». И это меня немного развлекало – любому приятно чувствовать себя особенным для кого-то. Кого-то, кому помочь можешь только лишь ты. Я ушёл на кухню и стал кипятить чайник – что ещё делать, когда делать нечего? Только пить чай. От чая ещё ни разу в моей жизни ничего не случалось. В этом заключается его прелесть. Кто-то любит больше кофе, но кофе, кажется, надо понимать. А чай, наоборот. Как кошки и собаки. Никогда у меня не было ни тех, ни других. Так вот, в процессе заварки на руке обнаружил:
