Именно этой мнимой цели желал Тит с самого детства, даже не подозревая, что болен душой, и поступками потакает практически неисцелимой болезни. И не было никого в жизни, кто мог подсказать ребёнку, а затем юноше, что тот заблуждается, уверенно двигаясь к бездне, будучи ослеплённым сладким пороком. Да и не могло быть такого подсказчика в жизни Тита. Потому как каждый человек, попавший в сети тщеславия, затаивает его в душе, холит, лелеет, не подпуская к этому пороку никого, уверяя себя в том, что это на самом деле невероятное благо, которое досталось ему, как избранному небесами счастливчику. Это иллюзорное благо со временем полностью овладевает душой, и, когда приходит время платить за собственную ложь, порок безжалостно вырывает часть сущности глупца, оставляя в нём зияющую безразличием к себе Пустоту.
Потому Тит был сейчас похож на живой труп, так как лежал на тверди неподвижно, и только редкое дыхание выдавало присутствие жизни в побеждённом пороками воине. Сотник уже умер, осталось остановить упрямо бьющееся сердце, не желающее поддаваться безысходности, поглотившей душу. Но этот недостаток должен устранить на рассвете один из воинов Клавдия, который в этот самый момент прикладывал все усилия, чтобы палач бил, не жалея осуждённого.
Помощник трибуна после объявления приговора немедленно нашёл палача, и, не пожалев золота, обеспечил однозначную смерть своему обидчику. Только Тит этого не знал. Да ему и не надо было знать. Безразличие полностью овладело сущностью легионера, лишая возможности сопротивляться.
Звенящая тишина, сопутствующая унынию, давила на сотника, стараясь лишить слуха, чтобы человеку было невозможно избавиться от пут порка. Но тут неожиданно до легионера донеслись голоса собратьев, продолжающих обыденную жизнь в военном лагере, и Тит вспомнил условие казни, при котором его оставшиеся в живых подчинённые смогут избежать смерти, если он сам сумеет выжить. Созданное долгими годами тяжёлых походов чувство взаимовыручки, когда, рискуя жизнью, помогаешь победить смерть собратьям, заставило Тита приложить всю волю, чтобы вырваться из оков безразличия, и хотя бы в последние мгновения жизни, совершить поступок не для себя, не для услаждения порока, а для других людей. Сотник не хотел жизни, так как смысла в её продолжении более не видел, но он был обязан выжить, чтобы избавить подчинённых от гибели.
Медленно поднявшись с тверди, Тит посмотрел сквозь прутья клетки в даль ночного звёздного неба и мысленно произнёс:
– Тьма! Если ты действительно мне благоволишь, помоги выжить ещё один раз. Не для себя прошу, для собратьев! А потом можешь взять меня в вечные слуги, если такой воин империи, как я, тебе нужен!
Ответа от Тьмы сотник не дождался. Звёздное небо также безмолвствовало, попеременно подмигивая многочисленными недосягаемыми светилами, похожими на всевидящие глаза. Тит опустил взгляд. И, понимая, что силы ему на рассвете пригодятся, как никогда ранее, сел на твердь, прислонившись к прохладным металлическим прутьям. Закрыв глаза, сотник отогнал прочь все мысли и чувства, заставив себя уснуть.
Сон медленно окутал сущность легионера, увлекая его разум далеко от мира, в котором его ждала жестокая казнь. Титу снилось, как он птицей стремительно взмыл ввысь, а затем, окинув взглядом твердь мира, устремился прочь от него, мимо проплывающего небесного тела, что плавно вращается вокруг светящейся во тьме голубой сферы. Ему показалось, что серый безжизненный спутник мира пристально посмотрел на улетающего в неведомую даль беглеца, не знающего, что ждёт его впереди. Там, где нет заботливого вечного неба и согревающих душу звёздных лучей. И мало что посмотрел: у Тита создалось впечатление, что спутник мира произнёс: «Будь осторожен, воин империи!» Но легионер не придал иллюзорному наставлению безжизненного небесного тела никакого значения, а лишь ускорил полёт, отдаляясь от мира всё быстрей и быстрей, пока он не превратился в еле заметную голубую точку.
