– Боже мой, несчастный пленник! – секретарь с притворной жалостью покачал головой. – Может быть смилуетесь, ведь вы до этого момента прощали ему все? Ведь пролитие венценосной крови…
– Он должен умереть, – перебила его Герцогиня. – И он умрет. Ведь он давно уже умер, почти три месяца тому назад. Теперь нам осталось только похоронить его, и память о нем тоже…
Тут голос Герцогини дрогнул, и секретарь понял, что еще немного, и она и взаправду может опять пощадить ненавистного землянина, и тут же сменил маску жалости на личину непреклонности.
– Да, вероломство нельзя прощать, ведь пощадить преступника, значит оставить жить в своем доме ядовитую змею. Вы поступите справедливо, если казните этого безумца, и никто не в праве осуждать вас за это. Ведь это необходимая мера предосторожности, я бы даже сказал необходимая мера самообороны.
– Ты всегда видел дальше чем я, друг мой, – вздохнула Герцогиня. – Но теперь я не узнаю тебя. Ты так ненавидел этого человека, ты всегда советовал мне погубить его и как можно скорее. Но теперь ты вдруг заговорил о помиловании этого мерзавца, о пощаде и снисхождении.
– Да, моя госпожа, я осмелился обмолвиться о снисхождении к этому недостойному человеку, но вовсе не желание спасти его от смерти руководило мной, а совсем другое. Секретарь упал на колени перед Великой Герцогиней и продолжал:
– О, Ваше Величество, вы давно знаете, что я готов на все ради вас! Нет такого желания, которое бы я не взялся исполнять, лишь бы оно исходило из ваших уст. Только моргните – я убью любого, пусть это будет даже сам Бог, укажите – и я умру сам. Но я вижу тоску в ваших глазах, моя госпожа, не виной ли этому жалость к недостойному пленнику, осмелившемуся поднять на вас руку? Может быть, ваше решение о его казни преждевременно? Может быть чувства, вызванные сим предметом еще не потухли в вашем сердце? Ведь я тоже знаю, что такое любовь. Я готов терпеть все: безответность, незамеченность, увлеченность той, которая одна в моем сердце, другим человеком. И поэтому мой совет вам: пощадите несчастного и на этот раз.
Он встал на одно колено и склонился к самому полу, взяв здоровой рукой кончик ее платья и поцеловал его.
– Встань, верный и великодушный друг, встань. Я не прислушаюсь к твоему совету. Один ты у меня и остался. Но теперь тебе будет легче, мое сердце снова пусто и свободно, а это тебе, я думаю, более приятно, чем, когда оно кем-то занято. Я знаю, что ты давно любишь меня и не обижаешься, что мои чувства обращены не к тебе. Как знать, может быть когда-нибудь, не взирая на твою темную кожу…
Она замолчала, и сама подала ему руку. Он схватил ее ладонь и прижал к своем губам, целуя каждый пальчик.
– Ну хватит, – неожиданно резко сказала Герцогиня и отдернула руку. – Уходи и распорядись об отъезде… А с пленником решено, – помолчав с минуту, добавила она. – Он слишком много знает и должен умереть. Но я погорячилась насчет казни с пытками и отсечением головы. Нет, это должно стать как можно более тайным действом, чтобы не было ни улик, ни очевидцев, ни трупа. Землянина нужно уничтожить так, чтобы и ногтя от него не осталось, чтобы никто случайно не обнаружил тело и не опознал…
– Тогда лучше всего для этого подойдет заброшенное хранилище кислоты в пустыне Рама. Это не так далеко, и место подходящее, – секретарь встал и опять поклонился. – Не угодно ли вам поручить это дело своему покорному слуге. Я возьму на себя этот грех, Ваше Величество, я готов выполнить вашу волю.
