– Нет, друг. Я попытаюсь это сделать сама. Быть может этот выстрел поможет мне восстановить мою попранную гордость и укрепит пошатнувшуюся волю. Приготовь флаер и пару верных солдат.
Эмиля со скованными за спиной руками вытащили из флаера, приземлившегося на засыпанной белым песком площадке перед одиноким железобетонным строением.
– Нам туда. – указал секретарь на проржавевшие насквозь ворота. – Там подход к «горлышку бутылки» – колодцу подземного резервуара.
Стражники вывели приговоренного на середину хранилища к самой решетке колодца, заставив его встать на колени. Секретарь, бережно открыв бархатную коробочку, вынул оттуда пистолет и проверив, заряжен ли он, подал Герцогине.
– Стреляйте в висок, – сказал он. – Крови почти не будет и все будет кончено с первого выстрела.
– Не учи свою госпожу тому, что ей и без того известно, – Сказала Герцогиня бодро и, взяв пистолет, подошла к Эмилю.
Тот все так же стоял на коленях, не шевелясь. Герцогиня приставила дуло вплотную к его голове. Холодный металл казалось неожиданно как-будто бы обжег кожу приговоренного, и землянин вдруг слегка отстранился, подняв голову и взглянув прямо ей в глаза. Его взгляд были по-прежнему мутноватым и каким-то жалобно-непонимающими.
– Флорена, ты хочешь меня убить…– сказал он тихо, и она не могла понять, было ли это вопросом или утверждением.
– Раскайся и молись, – повелела она ему почти театрально жестоко.
– Я не знаю в чем мне раскаиваться перед тобой, – еле слышно ответил он. – Но, милая Флорена, если ты подскажешь мне слова какой-нибудь молитвы, я буду тебе благодарен. Все как-то странно позабылось.
– Тогда просто закрой глаза, – прошептала Герцогиня, ноги ее вдруг подкосились, бодрость и решимость улетучились.
Землянин покорно закрыл глаза.
– Нет! – вдруг крикнула Герцогиня, роняя пистолет. – Я не могу… Не могу…
И она бросилась прочь к секретарю:
– Убей его, убей! Я не могу! Он не дал мне выстрелить… Этот взгляд… Он заглянул мне в самое сердце… Убей его… Только так, чтобы он не крикнул, иначе я сойду с ума…
Она закрыла лицо руками и выбежала из хранилища. За ней последовали солдаты…
Секретарь бережно поднял драгоценный, весь в алмазах пистолет, сдул с него пыль и опустил в карман:
– Так. Отлично. Я знал, что это придется делать мне, и хорошо подготовился, – сказал он сам себе, доставая из другого кармана пластырь и заклеивая рот приговоренному. – Ни одного стона никто не услышит, а между тем я с превеликим удовольствием послушал бы твой крик… Это тебе за спасение своих, за то, что ты поломал мне такую игру! – Он ударил землянина ногой. Тот согнулся и упал на живот. – А это за то, что свел с ума правительницу и до сих пор умудряешься тревожить ее сердце. – Он ударил еще раз со всей силы несчастного в бок. – А это – за твою мирную натуру, слюнтяй, и за то, что мне пришлось прострелить себе руку. – У землянина потекла кровь из правой ноздри, и он скорчился от беспощадного удара в живот. – Да, чуть не забыл, это – за твои голубые глазки и белоснежную кожу, артист. – И землянин получил удар по пояснице и опять вытянулся на бетоне.
– Так, ну а теперь пришло время твоей кончины, ублюдок. – Сказал сквозь зубы секретарь, упиваясь расправой. – Но для начала уберем имплантат, чтобы ты по–настоящему ощутил вкус смерти. Ведь вы, земляне, очень цените жизнь, не так ли? А с этой «штучкой» ты теряешь девять десятых ощущений. Согласись, что это не справедливо!
