Повозка дёрнулась и не торопясь отправилась к медсанбату. Рядом шёл санитар, держа вожжи и время от времени подёргивая ими, словно проверяя, прицеплены они к лошади или нет.
Глава 6.
Оперативная сводка Генерального штаба Красной армии за номером двести пятьдесят четыре от одиннадцатого сентября 1942 года содержала всего лишь несколько строк о битве на берегу Дона: "На Воронежском фронте наши части, занимающие плацдарм на правом берегу реки Дон в районах Сторожевое-один, Урыво-Покровское, в течение десятого сентября вели ожесточённые оборонительные бои, сдерживая атаки венгров, поддержанных танками и авиацией".
Несколько строк, всего несколько сухих строк, за которыми стояли судьбы людей, судьба страны. Важность этого периода войны невозможно недооценить. Фактически наступил переломный момент. Враг был остановлен. Началось наступление советских войск по всему фронту. Медленно, трудно, но началось. Гитлеровские войска были ещё очень сильны, и недооценивать их было бы очень опасно. Ставка Гитлера не допускала и мысли, что война уже проиграна и в бой вводились все силы, имеющиеся на тот момент. Бои на Воронежском фронте помогли сковать силы гитлеровцев и не дать оттянуть войска к Сталинграду, что сыграло свою роль в разгроме армий Паулюса, Гота, Манштейна.
Иван в это время лежал в полевом госпитале. Он с трудом помнил, как его везли на санитарной повозке, как внесли и положили на стол, раздели.
– Дайте ему спирта, – откуда-то сверху услышал он басовитый голос.
Иван скосил глаза и увидел высокого худого человека в когда-то белом, а сейчас буром от крови халате. На толстом длинном носу хирурга как-то нелепо, словно не на своём месте, висели тонкие очки. Сквозь них на сержанта смотрели усталые, добрые глаза пожилого человека. Хирург смотрел и спокойно докуривал папиросу.
– Давай, солдатик, легче будет, – сказала медсестра, поднося к пересохшим губам Ивана стакан с резко пахнущим спиртом. – Давай, давай.
Иван глотнул огненной жидкости и даже не поморщился. Боль в боку была так невыносима, что всё остальное и вовсе не воспринималось. Тем не менее ему стало как-то легче. Сознание заработало яснее. К боли в боку прибавилось раздражение от света. Над ним то тускло, то слишком ярко горела лампочка. За палаткой мерно тарахтела станция.
– Молодец, парень, – засмеялся хирург. – Сразу видно, наш, русский. А теперь потерпи маленько. Если будет уж совсем невтерпёж, можешь маленько покричать. Это ничего, это можно.
Врач склонился над Иваном, в руке у него сверкнул скальпель. Иван почувствовал резко увеличившуюся боль, но не издал ни звука, а только сильнее сжал губы. Через пятнадцать минут Иван услышал звонкий стук металла. Хирург распрямился и глянул в лицо бойцу.
– Ну-с, молодой человек, жить вам до ста лет. Ещё бы немного и разговаривал бы ты с самим господом богом или ещё с кем оттуда. Полсантиметра не хватило до смерти. Анюта, трофей обязательно отдашь парню. На память. Осколок только ткани порвал. Через месяц будешь бегать. Уносите. Живо.
Сказав это, врач тут же отвернулся к другому раненому, лежащему рядом со столом на носилках, и потерял всякий интерес к Ивану.
– Что у нас дальше? Ноги… Так-так, Понятно. На стол, готовьте к операции. И прошу Вас, Анна, этому тройную дозу.
Медсестра с тоской посмотрела на лежащего солдата. Она знала, что хирург давал такие распоряжения только при ампутациях, на которые у них не было никакой анестезии, кроме спасительного спирта. А сколько их, лежащих на носилках, на досках и просто на полу, ещё ждало своей очереди. Сколько ещё будет этих тройных доз и сколько солдат после этих доз останется в живых?
