И вдруг одно открытие окатило Барра ледяной волной: «Я не вижу живых людей». Горожане двигались так, как и несколько минут назад, но их кожа приобрела сероватый оттенок, глаза и щеки провалились внутрь и растворились в серой коже, волосы поредели, сделались седыми и исчезли. Теперь двигались худые серые силуэты.
Барр шарахался от мертвецов, но мертвецы были безучастны к его метаниям и страху, словно ничего и не происходило. Они шли по своим делам. Кажется, Барр расслышал давящую на мозг музыку: нестройный гул, доносящийся из всех закоулков. Вряд ли это была музыка темных миров, в которых даже Двуликий редко бывает. Это была мелодия мертвых: нет жизни вечной, нет богов, из небытия пришел, в небытие живешь, там же и сгинешь, не оставив следа. Нет бессмертной души, да и души вовсе нет, твои метания бессмысленны, твой ум беспомощен. Шумели улицы, кипела смерть. Цветное покрывало жизни, что дышало несколько минут назад, в одно мгновение выцвело под заходящими лучами.
Сколько времени бежал Барр, не помнил. Сколько раз спотыкался, петляя по кривым улочкам когда-то родного города, не сосчитать. Он надеялся, что бежал в верном направлении. И да, вот они западные ворота. Еще открыты. Он заметил стражников. Они были серыми силуэтами. Барру на мгновение показалось, что сквозь серую кожу, как сквозь густой туман, проступили кости. Видимо, жизнь покинула стражников, но они зашевелились при его появлении. Они не попытались ему помешать. Движения их оказались заторможенными и угловатыми, как у марионеток, будто невидимый хозяин, забавляясь, дергал за нити. Он повелевал мертвецам: закрыть ворота. Нет, успею, решил Барр, я еще успею, должен успеть.
И он успел. Ворота с грохотом закрылись за его спиной, но, не веря собственному счастью, Барр машинально пробежал несколько шагов, боясь, что стражники кинутся за ним в погоню. Наконец он остановился и обернулся. Его никто не преследовал. Там лишь закрытые ворота, и точно гробовое молчание опустилось на город. Барр теперь увидел город иным: ошметком мертвой дымящейся плоти, потусторонней сущностью, чашей наполненной смрадом и безысходностью.
Замотав головой, Барр попытался прогнать морок.
«Как легко, как просто поддался я наваждению, словно сломалось что-то внутри. Все было таким реальным», – повторил он про себя несколько раз фразу. В памяти еще стоял мерзкий сладковатый запах разлагающейся плоти и могильный холод.
Восстановив дыхание, еще раз окинув взглядом крепостные стены, Барр заметил, что стены дымились, и это уже не казалось. В свете угасающего дня они дрожали, будто он посмотрел на них сквозь теплые течения воздуха, поднимающиеся от разогретой земли. Стены побледнели, они потеряли цвет, превратившись в призрак. Барр поглядел на запад. Солнце недавно скрылось за горизонтом, оставив высветленный кусок неба. Еще один короткий взгляд на исчезающие крепостные стены – и на мгновение ужас когтем царапнул сердце: а если бы он не успел? Если бы он остался среди мертвецов?
Но Барр отбросил все мысли и быстрым шагом обошел город, очутившись напротив северных ворот. Они были обращены к реке, и только там находился мост. Не доходя его, Барр увидел человека. Пару секунд незнакомец шел по мосту, но, заметив Барра, застыл и наблюдал неотрывно. Барр мог поклясться, что неизвестный путник стоит и сосредоточенно рассматривает его. Находясь во власти недавнего потрясения, Барр решил, что перед ним очередной мертвец, но как была глупа эта мысль. Нет, это живой человек. Самый настоящий. Из плоти и крови. Он обрадовался незнакомцу: живая душа! Барр зашагал смелее и, приблизившись к мосту, узнал путника. Это был отец Эприн.
