34
Вера трудилась не покладая рук, я как мог старался ей помогать, взяв на себя обязанности закупщика, курьера и вообще «Mädchen für alles»23. Вскоре мы еженедельно поставляли в магазин «La Belle Jardinière» до двадцати комплектов постельного белья, которые я укладывал в картонные коробки, перевязывал голубой или розовой лентой, а внутри оставлял специально заказанную карточку с нашим адресом.
Как-то раз, вернувшись с покупками, я застал Веру дома не одну, но в компании полной молодой женщины с растрепанными рыжими волосами.
– Элен, – представилась неряшливая фемина. – Элен Жемочкина, – повторила она веско. В самой манере подавать руку и хмурить кустистые брови мне увиделось нечто суфражистское. Я вежливо пожал горячие пальцы, унизанные серебряными кольцами. Поймал недовольный и сердитый взгляд.
На Элен было бесформенное изумрудное платье, а мощную шею украшали деревянные бусы в виде грубо вырезанных непонятных фигур. Немедля потеряв всякий ко мне интерес, m-lle Жемочкина извлекла из складок своего балахона poudrier24, и начала наносить на пористую угреватую кожу толстый слой пудры, корча при этом гримаски: жеманно закатывала маленькие водянистые глазенки, морщила пятачок носа и облизывала птичью гузку вялого рта.
Каким образом сие вульгарное чудище сблизилось с моей Верой? Очевидно жена моя, как все добрые и открытые люди, спешила поделиться с кем-то своей радостью, обласкать оказавшегося рядом. Забегая вперед, скажу: Элен не надо было упрашивать; никогда не встречал я существа более назойливого и бесцеремонного. Жирная алчная гируда25.
Почти каждый вечер на лестнице, ведущей в нашу мансарду, раздавались тяжелые шаги кавалерийской лошади. Затем на пороге показывалось само чудовище в своем зеленом балахоне. Булькало и бурчало внутри необъятного тела, распространялось амбре: едкий пот одинокой женщины и духи «L’Heure Bleue» (ненавижу, ненавижу). Монстр с хлюпаньем и удовольствие, чашку за чашкой глотал кофе или какао, и в немыслимых количествах пожирал молочный шоколад, предварительно с хрустом разломав плитку на квадратики и утопив в розетке с клубничным вареньем. Официальной причиной визитов объявлялась помощь по хозяйству.
– Вера, душенька. Ты, друг мой, всегда так ужасно занята. Ну а мужчина, что с него взять? – следовал презрительный кивок в мою сторону. – Мужчина в доме беспомощен. Впрочем, я отнюдь не упрекаю вас, Эжен! Отнюдь! Мужчина – добытчик и охотник. Лев, суровый и нежный одновременно!
Тут Вера всегда вздрагивала, а измазанное вареньем чудище продолжало:
– Он приносит пищу, он укутывает в шелк и меха, он бросает к ногам любимой звезды и бриллианты. Ах, мужчина – это так прекрасно. Счастье принадлежать такому высшему существу. Воину, жрецу, варвару-чингизиду!
– Почему чингизиду? – смеялась Вера немного нервно.
– Ну, милая, надо ли это объяснять женщине в счастливом браке? Впрочем, я слишком разборчива, а мужчины мельчают.
Вера улыбалась уже спокойно, а я скрипел зубами.
Конечно, я бесился. Вера умоляла меня не принимать услышанное близко к сердцу, а однажды изощренной нежностью вырвала опрометчивое обещание «не пикироваться с несчастной, и в сущности, очень доброй женщиной». Давши слово – крепись. Я и крепился. Играл желваками, но молчал.
Молчал и занимался домашними делами. В то время как Вера до четырнадцати часов в день просиживала с согбенной спиной, до судорог пальцев работала иглой и щербила зуб нитью… Я понимал, что жена имела полное право на такую товарку.
