Командир, прохаживаясь перед строем, что-то вещал. Янис-Эль не слышала, что
именно — девочка хныкала, а второй малыш вдруг перестал возиться, замер, а
после по руке Янис-Эль и ниже — по боку, вдоль ноги и прямо в
ботинок — потекло что-то теплое…
— Ну что ты стоишь? — гневливо закричал командир. — Ты что не
видишь: он описался! Не армия, а детский сад! Понабрали этих баб! И почему меня
должно волновать, что ей детей не с кем дома оставить?
— Не кричи, малыши тебя боятся! — сказал зеленый полукрокодил голосом
ангела.
— А меня это волнует? — еще громче заорал командир, и Янис-Эль с
изумлением увидела, что у него из головы, словно циклопические антенны, начали
выдвигаться рога, а лицо прямо на глазах стало зарастать черной кудлатой
шерсткой.
Черт — а это был именно он, а вовсе не командир — протянул к детям
свои загребущие лапки.
— Давай сюда эту мелкую сволоту! Ты мне хвост сломала и в задницу
трахнула. И теперь, моя юная падаванка, твои дети перейдут на темную сторону
силы!
Янис-Эль, не имея возможности врезать этому рогатому говнюку — руки были
заняты малышней, — шарахнулась в сторону, споткнулась, поняла, что падает,
утягивая за собой детей, вскрикнула и… проснулась.
«Интересно, к чему снятся дети?» —
подумала Янис-Эль и села, держась рукой за лоб. Рука была горячей, а лоб
холодным. Джоанна спала, нежно прижимая к груди скомканную подушку и улыбаясь.
За окном чернота ночи начала постепенно сереть, обещая скорый рассвет. Да и
внутренние часы капитана Иртеньевой недвусмысленно указывали на то, что побудка
близка. Она сходила умылась. Вернувшись к себе, оделась в форму Академии и только
после, услышав первые звуки трубы за окошком, растолкала соседку.
— Рассказывай: кто у нас муж?
— В смысле? — Джоанна забегала глазками.
— Я буду немой как рыба, и тайна сия умрет вместе со мной, — Янис-Эль
стукнула себя в грудь кулаком и сделала героическое лицо.
Джоанна посмотрела на нее как на идиотку и отвернулась.
— Ну и ладно, сама узнаю.
Оставив Джо и дальше блюсти свою анонимность, будто это было, блин, «последнее
достояние бедной девушки», Янис-Эль спустилась вниз и вышла на плац. Здесь
царила странная суета. Одни служители торопливо подметали площадку для
построений. Другие застилали коврами помост, на котором во время мероприятий
обычно стояли преподаватели Академии. Приготовления эти Янис-Эль не
понравились. Явно ожидалось какое-то начальство, а капитан Александра
Иртеньева, будучи в своей прошлой жизни человеком в таких делах опытным, давно
поняла: поговорка о том, что стоит быть поближе к кухне и подальше от
начальства — самая что ни на есть верная.
Так что ближе к общепиту она и двинула. В столовой было пусто. Лишь заспанные
поварята возились у котлов с неизменной утренней кашей. Янис-Эль поела, запила
все местным вариантом чего-то среднего между чаем и кофе — вкус был
странным, но приятным — и поплелась обратно. До построения было еще не
меньше получаса, и это время стоило потратить на чтение конспектов по вопросам
снабжения армии. Янис-Эль как раз дочитывала очередную лекцию, старательно
записанную дотошной Джоанной, когда за окошком трубач сыграл общий сбор.
Одернув форменную куртку и с сожалением оставив в специальном держателе на
стене свой новый меч — в учебное время на территории Академии вооруженными
имели право ходить только преподаватели, да и с юбкой он смотрелся бы как
минимум странно, — Янис-Эль отправилась на обязательное для всех курсантов
утреннее построение.
