Когда стало потеплее, я, сгорая от стыда, выходила на улицу, накинув шинель, пряталась за хозяйственными постройками, чтобы не видели сослуживцы и продолжала есть. Я вгрызалась в землистый сухарь, как в это темное страшное существование, за которое почему-то держалась обеими руками, которое и не являлось жизнью вовсе, а было сплошным невыносимым и натужным выживанием. Прошло полтора месяца, но на меня из маленького зеркальца по-прежнему смотрела угрюмая физиономия, с впавшими щеками и голодными горящими глазами.
Однажды за поеданием провизии на свежем воздухе меня «застукал» стройный и энергичный начальник секретной части Алексей Скребцов, капитан НКВД. Он, срезая путь к штабу, из-за угла сарая налетел прямо на меня.
Алеша, совсем еще мальчик, оторопел, увидев меня, взрослую тетку, в одиночестве грызущую сухарь за сараем. Капитан от растерянности снял шапку, поправил волосы и снова ее надел.
– Анна Владимировна, это вы?
Я быстро спрятала сухарь в рукав и достала папиросу.
– Я. А что вас так удивляет?
– Да ничего… Просто у меня «лопушки» молоденькие по окопам так же без остановки сухари грызут, – уже со смешком добавил офицер, поднося к моей папиросе зажигалку.
«Вот черт, заметил все-таки», – раздосадовалась я.
– Так я ведь тоже еще не старая, товарищ капитан, вот и грызу что ни попадя, как те ваши «лопушки», – парировала я.
Скребцов заулыбался и снова снял шапку. Сегодня припекало.
– Ну да. Простите. Я не то хотел сказать.
– А что? – разозлилась я.
Улыбка мгновенно соскользнула с лица Скребцова. Он немного замялся.
– Я по долгу службы читал вашу анкету и знаю, что вы из Ленинграда прибыли. Преподаватель, художник. Там нелегко вам пришлось, наверное…
– Да. Не сахар.
– А я, знаете ли, из Москвы, и всегда хотел побывать в вашем городе, да вот не успел… война…
Я невольно засмотрелась на него: тонкие, можно даже сказать, утонченные черты лица, внимательные голубые глаза, густые русые волосы, стриженные под бокс. Он был статен, молод, красив, как бог – Бог войны. Мне показалось на минуту, что я бы долго еще смотрела на его лицо, изучала, удивлялась бы неожиданно проскользнувшими в мимике и движениях породистым манерам, умилялась бы его, почти юношеской непосредственностью, наслаждалась бы своим непререкаемым превосходством и возможностью снизойти до него.
Я смягчилась:
– Война кончится – побываете.
– Да, да. Побываю. Если не убьют. Извините, – капитан снова стал серьезным, нахмурился и зашагал в сторону штаба.
А мое сердце впервые за все это время сжалось и заныло. Алеша – ему же не больше двадцати пяти… если не убьют…
* * *
Капитан Скребцов, естественно, тоже бывал в штабе, но подарков машинисткам-делопроизводителям не носил, может, потому что зазноба у него осталась в Москве, может, потому что верил в свое безоговорочное могущество, или просто не считал нужным. Каково же было удивление моих подчиненных, когда «секретчик», во время очередного визита, неожиданно преподнес мне банку тушенки и пачку галет. Я вскинула на него расширенные глаза, еле заметно замотала головой и тихонько зашипела:
– Капитан Скребцов, немедленно уберите!
На что Алексей заулыбался и громко заговорил, обращаясь ко мне:
– Это, Анна Владимировна, героическим ленинградцам от благодарных москвичей! Вы ж меня после войны, надеюсь, поводите по Эрмитажам и Русским музеям? А то заблужусь в вашем городе. Заранее, так сказать, навожу мосты и благодарю…
