– Что это за звезда? Там над горизонтом… – прошептала я.
– Это не звезда, это планета. Венера, – не оборачиваясь, ответил Алеша.
Капитан зашел в распахнутые двери какого-то амбара, положил меня вместе с шинелью на охапку прошлогоднего сена и мы растворились друг в друге…
Через полтора месяца Алешу Скребцова и группу военачальников, ехавших в газике с передовой, накрыло шальным снарядом.
Меня демобилизовали в январе 1944 года и отправили рожать в Ленинград. 27 января полностью сняли блокаду и вечером дали салют. В тот же день у меня родился мальчик. Я назвала его Алешей.
Алексей Алексеевич Комаров стал астрономом.
Советско-рождественская сказка
Зимнее солнце встает поздно. Вот и сегодня светило неторопливо выглянуло из-за частокола спящего леса где-то на окраине столицы, которая просыпалась очень рано, а может, и не ложилась вовсе. Подсветив снизу стадо неподвижно висящих над городом аэростатов, солнце стало медленно приподниматься над линией горизонта. Соскользнув с наполненных газом шаров, оно окрасило багрянцем верхушки убеленных инеем деревьев и крыш и, прежде чем утро добралось до полуподвальных окон дома в Можеровом переулке, прошло около часа.
Маленькая пожилая женщина в пенсне задула лампу и поправила пыльные занавески, запустив в сумрак подвала временным гостем дневной свет. Тени легли иначе, лишь сильнее подчеркнув крохотность неубранной комнатушки с низким потолком и отслаивающимися от сырости обоями.
– Поеду, и не отговаривай меня! – решительно заявила эта миловидная женщина – старшая из сестер, не отличавшаяся прежде упорством и непреклонностью. Она вернулась к столу, где лежали старые брошюры и журналы. Периодически протирая запотевающие стекла пенсне, она отобрала из них тоненькую стопочку, сунула ее в холщовый мешочек и тщательно перевязала его веревочкой.
– Рая, ты не понимаешь! У них там все строго: анкеты, данные… А ведь ты дворянка, да еще и княгиня, – тяжело дыша, отговаривала ее лежащая на кровати под двумя одеялами младшая сестра – бледная худая женщина.
– Бывшая, Оленька, бывшая! И дворянка, и княгиня, и мать…
При последнем слове глаза ее увлажнились, и женщина, скрывая набежавшие слезы, отвернулась. Она замолчала, о чем-то задумавшись, потирала озябшие руки, а после приложила их к бокам стоящей у окна буржуйки.
– Ой, остыла совсем! – попыталась переменить тему Рая.
– У них не бывает «бывших»! Они даже своих не щадят! Метут и в хвост, и в гриву! Не ты ли мне рассказывала о Бабеле и Заболоцком? Сначала разгромные статьи в «Литературной газете»… Помнишь, как топили Пильняка? А потом приходят эти…
Раиса пристроила поверх одеял старенькую, изрядно побитую жизнью шубейку, чтобы больной сестре стало теплее. Подумав, она накинула еще и пальто.
– Тише, соседи, не дай бог, услышат! Все так, но выхода у меня нет. Ты болеешь. Библиотека – последнее мое пристанище – не позволяет даже сводить концы с концами: стране сейчас не до нас – война! Как выжить? Единственное, на что еще стоит надеяться, так это на них. Вдруг пособят чем? За себя я уже не боюсь. Отбоялась. Да и зачем я им – старуха? Вот, давеча прочитала в Литературке, что президиум Союза возобновил работу в Москве. Вернулись многие из эвакуации. Пойду, попытаю счастья, авось смилостивятся, помогут.
– Подумать только! Двадцать лет ты отсидела серой мышью в районной библиотеке, чудом обманув их, и только поэтому тебя не взяли, а теперь ты сама идешь к ним! Собственной персоной! И с чем?! Со стишками, которые кропала при Николашке! – истерически захохотала лежащая под ворохом одеял и одежды женщина. Смех неожиданно сбился на хрип, и больную прервал трескучий, как хруст валежника, кашель.
